Джоан Коллинз - Чертовски знаменита
– Держись за него, – вздохнула Кэролин Люпино. – Смотри, не упусти.
Как раз перед тем как подали ужин, Жан-Клод начал нервничать, метаться между входами-выходами, проверять охрану и смотреть, не пролез ли кто тайком. В один из таких обходов он заметил Бренду, фотографирующую группу гостей.
– Какого хрена ты делаешь, Бренда? – заорал он, выхватив у нее камеру.
Бренда была не из тех, кто позволяет собой помыкать. Она вырвала у него камеру и, выпрямившись во весь свой рост в пять футов и два дюйма, холодно заявила:
– Я делаю фотографии для личного альбома Китти. Как смеешь ты до меня дотрагиваться? Что ты о себе воображаешь?
– Я не воображаю. Я знаю, кто я. Я муж Катерин Беннет. – Он навис над Брендой, загородив ее полностью своей крупной фигурой, злобно ощерился и с угрозой произнес: – У нас здесь сегодня есть свой фотограф, и мы договорились о продаже сегодняшних снимков за кругленькую сумму в несколько крупных журналов. Я не желаю, чтобы ты нам спутала карты. Ясненько?
Затем выражение его лица изменилось, и он одарил ее сияющей улыбкой. Ее настолько поразила эта мгновенная перемена, что она позволила ему забрать камеру и достать оттуда пленку. Галантно поклонившись, он вернул ей фотоаппарат.
– Пожалуйста, пойми, Бренда, я делаю это ради Китти. Я забочусь об интересах моей жены и не хочу, чтобы она потеряла деньги, которые может получить за эти эксклюзивные фотографии только из-за того, что где-то появятся любительские снимки. Comprenez?[33]
– Разумеется, Жан-Клод, я comprend. Я могу идти? Он улыбнулся.
– Конечно, дорогая. Но запомни, Бренда, больше никаких фотографий.
– Слушаюсь, сэр. – Бренда отошла, бормоча про себя: – Этот парень меняется чаще, чем трехдолларовая потаскуха меняет одежку.
Гости сидели за двадцатью столами по десять человек за каждым. Столы были накрыты серебристой парчой, а сверху кружевом. В центре каждого стола стояли серебряные вазы с лилиями, кремовыми розами и длинными страусовыми перьями, переплетенными с жимолостью. Бледные восковые света бросали трепещущий свет, отражаясь в сверкающем серебре приборов.
Хорошее настроение вернулось к Катерин; она отбросила мрачные мысли и принялась очаровывать Гейба Хеллера и Луи Люпино, сидевших по обе стороны от нее. Ее усилия немедленно принесли дивиденды: к ярости Элеонор Норман и восторгу Катерин, Гейб произнес крайне хвалебную речь о ней после ужина.
Когда начались танцы, Катерин и Жан-Клод вышли на площадку в одиночестве. Он наклонил голову и прошептал:
– Ты сегодня выглядишь изумительно, дорогая женушка.
– Спасибо, дорогой.
– Только подумай, насколько изумительнее ты станешь выглядеть с замечательным новым бюстом.
– Что-что, а испортить вечер ты умеешь. – Катерин отодвинулась, но он прижал ее ближе и засмеялся.
– Я всего лишь шучу, cherie, ты что, шуток не понимаешь?
– Мне эта шутка смешной не показалась.
Он снова испортил ей настроение, пузырек радости в ее душе лопнул, оставив после себя пустоту и предупреждающий голос, который она предпочитала не слышать.
– Китти, Китти, cherie, – засмеялся Жан-Клод, снова сплошное очарование. – Не сердись, женушка. Где твое знаменитое чувство юмора?
– В зимней спячке, полагаю.
– Я не то хотел сказать. – Его дыхание грело ей ухо. – Ты такая красивая и у тебя belle poitrine.[34] Попозже я докажу тебе, как мне все это нравится.
– Какая чудесная пара, – вздохнула Кэролин, обращаясь к Стивену.
– Она – да, – сказал он. – Она настолько чудесна, что самое время мне пригласить ее потанцевать, разумеется, после тебя, Кэролин.
Склонив голову, Жан-Клод что-то шептал на ухо Катерин, а оркестр играл «Даму в красном», песню, которую она считала их песней.
Позднее, когда заиграли джазовую музыку, подошел Стивен со словами:
– Ты выглядишь сногсшибательно.
– Разве? – В глазах стояла печаль.
– Слушай, Китти, ну разумеется. И тебе вовсе не надо при мне притворяться. Захочешь поговорить, я готов всегда. Не смей делать из себя жертву.
– Обещаю, не буду, – сказала Катерин.
– Так вытри глазки, золотко. Ни один мужик не стоит твоих слез.
– А ни одна женщина – твоих, Стив. Что-нибудь слышно о Мэнди? Возвращаться не собирается?
– Да нет, вроде нет. Она с этим двойником Шварценеггера вполне счастлива.
Он заметил, что Катерин все еще выглядит печальной и смотрит на Жан-Клода, танцующего с Элеонор.
– На нее посмотришь, сразу вспоминаешь о стервятниках, – сказал Стив. – Эту женщину интересуют лишь коктейли, наркотики и мужские члены. Не обязательно в таком порядке.
Китти взглянула на Элеонор, пытавшуюся обвить своими тощими руками Жан-Клода, и снова подумала, не является ли злобная кампания в прессе делом рук ее соперницы.
– Кстати, как сценарий? – спросил Стив.
– Нормально, даже хорошо, но я не видела его после последних исправлений. Луи говорит, что необходима окончательная полировка, но они только через неделю будут знать, когда поступит последний вариант.
– Ну, если вам нужен переписчик, то я готов наняться во время перерыва между съемками. – Он заглянул ей в лицо и спросил: – Ты уверена, что у тебя все в порядке?
– Конечно, уверена, – соврала она. – Честно, все хорошо, Стив.
Позже танцующие вместе Стив и Бренда наблюдали за Катерин и Жан-Клодом.
– Выглядит-то она потрясающе, – проговорил он, – но что-то меня беспокоит.
– И меня тоже. Этот мужик – змея в смокинге, если хочешь знать мое мнение. И взгляни-ка на его секретаршу. – Она повернулась в ту сторону, где Али, секретарша Жан-Клода, танцевала с Томми.
– Он не может отвести глаз от ее выреза, – засмеялся Стив.
– Ну да, а она не может отвести глаз от своего босса, видишь?
И верно. Даже танцуя с Томми, Али постоянно бросала взгляды в сторону Жан-Клода и старалась заставить Томми танцевать к нему поближе.
– За ней нужен глаз да глаз, – мрачно решила Бренда. – Она явно в него втрескалась.
– Как считаешь, нам следует сказать об этом Китти? – спросил Стивен.
– Нет, пока не надо. Но я уж постараюсь за Али проследить.
Не успели гости разойтись, как Жан-Клод начал ласкать Катерин еще в гостиной. Она несколько перебрала шампанского, и вскоре его чувственность растопила ее.
«Сделай вид, что ничего не случилось, – прошептал ее внутренний голос. – Разве ты не хочешь спокойной жизни?»
На следующее утро Катерин проснулась поздно, лениво потягиваясь на льняных простынях, сбившихся во время их любовных игр. Она удовлетворенно улыбнулась. Казалось, что страсть Жан-Клода не имеет границ; он удовлетворял ее в постели куда больше, чем любой другой мужчина в ее жизни. Особенно страстной была эта последняя ночь. Он любил ее с такой силой, приносящей ей полное удовлетворение, что она чувствовала себя еще больше влюбленной, хотя не забыла гнев и обиду. Теперь он начал говорить, что они должны завести ребенка. Напрасно она протестовала, утверждая, что слишком стара; в эту ночь он был так нежен и так неутомим, что Катерин почувствовала, что и в самом деле может забеременеть, чем черт не шутит.
