Вирджиния Эндрюс - Все, что блестит
– Пока он очень подавлен, мама.
– Неужели нет какой-нибудь кейджунской семьи, которая могла бы за ней присматривать? В самом деле, Бо, вы с Жизель когда-нибудь заведете своих детей и…
– Пока все нормально. Правда, Жизель?
– Пока, – сказала я. Матери Бо это, кажется, понравилось.
– Расскажите нам о своем путешествии по Европе, – попросил Бо, и большая часть вечера прошла в описании достопримечательностей. После ужина Бо с отцом заговорили о делах, а его мать спросила, не хочу ли я посмотреть вещи, которые она купила в Европе.
– Хорошо, – согласилась я без особого энтузиазма. Жизель не проявила бы никакого интереса к тому, что было куплено не для нее. Я проследовала за его матерью в спальню, где она показала мне новые элегантные наряды, шляпы и туфли, купленные в Париже. Она с гордостью сообщила, что купила вещи, которые здесь, в Новом Орлеане, только еще войдут в моду в этом году, а затем вручила мне презент.
– Я подумала, тебе это понравится, – сказала она. – Мы купили это в Амстердаме. Самое лучшее место для подобных покупок.
В коробочке я обнаружила бриллиантовый браслет, изысканный и, я знала, очень дорогой. Но я вспомнила, что Жизель никогда по-настоящему не ценила дорогих подарков и принимала все как должное.
– Мило, – протянула я, надевая его на запястье.
– Мило?
– Я имею в виду… красиво. Спасибо, мама, – сказала я.
Ее брови удивленно поползли вверх. Жизель явно никогда так к ней не обращалась. Она с интересом уставилась на меня. Я судорожно сглотнула, нервы были на пределе.
– Ну что ж, я рада, что тебе понравилось, – наконец произнесла она.
– Давайте пойдем покажем Бо, – предложила я, испытывая огромное желание не оставаться больше с ней наедине. У меня по телу побежали мурашки, и руки покрылись гусиной кожей.
– Это очень красиво! – воскликнул Бо с надлежащим энтузиазмом. Его отец кивнул, и мать приняла более удовлетворенный вид.
Наконец вечер подошел к концу, я облегченно вздохнула, и мы поехали домой.
– По-моему, я наломала дров наверху, – сразу же пожаловалась я Бо. – Я назвала твою мать «мамой» после того, как она подарила мне браслет.
– Да, Жизель никогда не называла ее иначе чем мадам Андреа или Эдит. Моя мать не принадлежит к тем, кто симпатизирует другим женщинам, а Жизель не прилагала никаких усилий, чтобы быть хорошей невесткой. Но я думаю, что ты вполне справилась.
– Да я почти и слова не сказала за ужином.
– Так Жизель себя и вела. Мой отец очень старомоден. Он предпочитает тихих женщин, с одним исключением… Он ничего не имел против Дафни, потому что она была такая ловкая в делах. Собственно, он был от нее в восторге. Думаю, мама немного ревновала.
Я не стала говорить этого, но подумала, что из Дафни и отца Бо получилась бы отличная пара.
– Как бы там ни было, – сказал Бо, – но мы прошли еще одну проверку. – Он сжал мою руку, глаза его светились счастьем.
Он был прав: у нас получалось. Но, когда мы приехали домой, нас ожидало известие, что звонил Поль и просил с ним связаться.
– Он сказал, что это срочно, мадам, – доложил Обри.
– Спасибо, Обри. Сначала позволь мне проверить Перл, Бо. – Я взбежала вверх по лестнице и застала ее крепко спящей. Миссис Феррер вышла из смежной комнаты, сообщив, что все отлично. Тогда я спустилась в кабинет и позвонила Полю, Бо в это время сидел на диване.
– Все обстоит гораздо хуже, чем мы предполагали, – проговорил он так тихо и отчужденно, что казалось, я слушаю незнакомого человека. Слова он выговаривал нечетко, и я подумала, что он, наверное, выпил.
– Мой доктор говорит, что это самый тяжелый случай из всех, с которыми ему приходилось сталкиваться. У нее были страшные эпилептические припадки, а сейчас она в глубокой коме.
– О нет, Поль. А что сейчас говорит врач?
– Он сказал, что если она и выживет, то наверняка у нее навсегда останется повреждение мозга и, скорее всего, будут постоянные припадки.
– Какой ужас. Что ты собираешься делать?
– А что мне остается делать? Что всем нам делать? Вы с Бо ведь на это и надеялись, так? – ответил он с несвойственной ему горечью.
– Нет, – произнесла я слабым голосом.
– Что значит «нет»? Разве ты не рассказывала мне, как однажды ходила к Мамаше Вуду, чтобы навести на нее порчу? – спросил он.
«Зачем он напоминает мне об этом?»
– Это было очень давно, Поль, и я сразу же потом раскаялась.
– Ну, очевидно, эта порча все еще действует. Рад за вас обоих, – сказал он.
– Поль…
– Мне нужно идти. У меня дела, – бросил он и повесил трубку, прежде чем я успела вымолвить слово.
– В чем дело? – спросил Бо, видя, как я стою с трубкой в руке и смотрю невидящим взглядом.
Сердце стучало, кровь отлила от моего лица. Я рассказала ему то, что сообщил Поль о состоянии Жизель.
– Я не понимаю. Это как раз то, о чем я говорил ему с самого начала.
– Он этому не поверил. Думаю, он надеялся, что вылечит ее и таким образом вернет меня назад, – сказала я.
– Что он собирается делать? – спросил Бо.
– Не знаю. Он так странно со мной разговаривал, совсем на него не похоже. Наверное, он напился.
– Он дал нам обязательство, – твердо проговорил Бо. – И я заставлю его выполнить это обязательство.
Он быстро встал и обнял меня, я положила голову ему на плечо. Он целовал мои волосы, нежно гладил их, опять целовал и шептал на ухо успокаивающие слова.
– Все будет хорошо. Все будет замечательно. Так должно быть, – повторял он как заклинание, но от слов Поля кровь застыла у меня в жилах.
– Я чувствую себя совершенно разбитой, Бо. Я люблю тебя, хочу быть с тобой и хочу, чтобы Перл была с тобой, но над нами все время висит темное облако, каким бы голубым ни было небо.
– Это ощущение пройдет, – пообещал он. – Просто дай себе шанс.
– Думаю, нам лучше повидаться с Полем на следующей неделе. Все равно ведь нужно свозить к нему Перл, правда?
– Наверное, ты права, – произнес он, но видно было, что идея ему не нравится.
Каждый день я звонила Полю, чтобы узнать, как дела. Его почти никогда не бывало дома. Слуги сообщили мне, что он дежурит в больнице. Сначала он не отвечал на мои звонки, а когда наконец начал звонить, говорил со мной все более и более странно, в последний раз, когда мы разговаривали, я едва узнавала его голос.
– Она по-прежнему в глубокой коме. Возможно, придется подключить ее к дыхательному аппарату, – проговорил он безжизненным голосом, будто все чувства покинули его, оставив одну только пустую оболочку.
– Поль, ты изнуряешь себя. Джеймс сказал мне, что ты почти не бываешь дома, проводишь дни и ночи в больнице.
– В такие времена муж должен находиться подле жены, разве ты так не думаешь? – спросил он с холодящим душу смешком. – Ему следует быть у ее постели, держать за руку, тихонько разговаривать с ней, умоляя, упрашивая, побуждая выйти из комы, если не ради него, то ради их ребенка. В больнице все понимают. Меня все жалеют. Даже медсестра сегодня плакала, я видел, как она вытирала слезы, – сказал он.
