Ольга Вечная - F 20. Балансировать на грани
— Это я, моя маленькая. Все будет хорошо. Прости меня.
— Олег, я не чувствую рук и ног.
— Я знаю, — проглотил комок в горле, — но это временно. Я обещаю тебе, что это временно.
— Олег, я не чувствую своего тела. Я не хочу так жить.
Она не слышала, что я говорил ей. Просто каким-то непостижимым образом знала, что я рядом.
— Кажется, я умираю, — прошептала.
— Нет, что ты. Все будет хорошо, — я гладил ее по руке, нежно и трепетно, хотя и понимал, что она не чувствует. — Поверь мне еще раз, пожалуйста. Обещаю, что больше никогда не подведу.
— Олег, пожалуйста, не препятствуй моей смерти. Я знаю, ты сможешь.
Я замер, надеясь, что ослышался.
— Ты сможешь, один раз ты уже смог. Теперь я все поняла. Прости, что не поняла сразу. Освобождение. Пожалуйста, — и она снова погрузилась в сон.
Нет, нет, нет. Я стремительно покинул палату, вытирая проступившие слезы, уткнулся лбом прохладную в стену. Она не понимает, что говорит. Она бредит. Аля не прощается со мной, не собирается умирать. Ей просто страшно. Держись, шизофреник, тебе надо пережить это время, дождаться завтрашнего дня. Я схватился за голову, отказывающуюся соображать. Мозг кипел, проводя сотни аналогий. Ситуация была невероятно знакомой, до боли известной, словно я вновь прохожу через случившуюся много лет назад катастрофу, поломавшую мою жизнь. Будто я наступаю на собственные следы, не имея возможности или сил сделать шаг в сторону. Выбрать другую дорогу.
— Это ты виноват в том, что случилось с моей дочерью! — услышал за спиной голос Алиной мамы. Этого еще не хватало.
— Чертов ублюдок, убирайся отсюда немедленно, пока я не вызвала полицию, — в заплаканных глазах Светланы Афанасьевны горела несвойственная ей решимость, — мало того, что ты поломал жизнь моей дочери, так ты решил окончательно прикончить ее, как и прошлую свою жену, толкнув под машину, — шипела.
— Перестаньте, мне и так тошно.
— Замолчи, я не желаю тебя слышать. Клянусь своим здоровьем, я засажу тебя за решетку, я докажу, что именно ты спровоцировал аварию. Имей в виду, ее состояние на твоей совести! Если Аля… — всхлипнула, — только ты будешь виноват в ее смерти!
«Только ты виноват в ее смерти». Брошенные с ненавистью и отчаянием слова подействовали как катализатор, последний кусочек головоломки встал на место. Круг замкнулся, крыша съехала. Вот оно. Светлана Афанасьевна рыдает, обвиняя меня потому что… Потому что Али больше нет.
Не видя и не слыша ничего вокруг, я сделал шаг назад, понимая, что только что совершил. Стало ясно и понятно, что минуту назад я убил свою Алю, — посмотрел на свои руки. Я убил ее. Меня затрясло, слезы брызнули из глаз.
Тот самый вечер, последний вечер жизни Алины, возник в памяти настолько четко, словно это случилось вчера. Я вернулся с работы, устал как собака после смены. Отпустил сиделку, вымыл руки и, заставив себя принять дружелюбный вид, прогнал отчаяние, которое всегда отражалось на моем лице, когда я думал о своей навсегда парализованной жене. С улыбкой зашел к ней в комнату. Тут никогда ничего не менялось. Идеальный порядок, ведь некому разбрасывать вещи, лишь изредка возникал слой пыли, с которым ловко справлялась сиделка. Запах лекарств с нотками пота и прочих неприятных человеческих запахов ударил в нос. Тот самый запах больницы, который преследовал меня и на работе, и дома. Всегда.
«Привет, милая», — поздоровался я, целуя ее в лоб. Алина смотрела на меня тяжелым, наполненным страданий взглядом. «Убей меня», — прошептали ее губы.
«Убей меня», — единственное, что я слышал от своей жены за последние месяцы. Как обычно отрицательно качаю головой и предлагаю вместе посмотреть фильм, который взял в прокате. Показываю ей диск.
«Убей меня»
«Ты же знаешь, как это сделать. Ты все знаешь. Ты лучший»
«Всегда был лучшим»
«Я ненавижу эту жизнь. Я молю о смерти»
Ухожу в другую комнату, под предлогом сварить себе кофе, но на самом деле, чтобы не слышать. А она кричит мне в след. Кричит сорванным голосом.
«Убей меня, гребаный ублюдок! Хоть раз в жизни, покажи мне, что я тебе не безразлична. Я всегда думала только о тебе, я любила тебя, я бы, не задумываясь, отдала жизнь за тебя. Не будь ты конченным эгоистом, подумай хоть раз обо мне!»
Она продолжает кричать, а у меня дрожат руки. Я расплескал кофе, а потом и вовсе выронил кружку. Соседи долбятся сбоку и сверху. Каждый вечер одно и то же. Каждый вечер она орет, молит о смерти, а эти колотят по стенам, требуя, чтобы я заткнул чем-то ей рот. Чтобы она не мешала их уютной жизни. Хватаюсь за голову, которая раскалывается. Чувствую, что готов слизывать кофе с пола, лишь бы ощутить какой-то вкус, лишь бы отвлечь себя. Открываю пустой холодильник, затем шкаф, в котором кроме старых макарон ничего нет.
Алина продолжает кричать, а соседи бренчать уже по батарее, кажется, они используют железную кружку. Трезвонит домашний телефон, я сбрасываю звонок и кладу трубку рядом с телефоном так, чтобы было всегда «занято». Нужно вообще обрезать провода, с другой стороны — тогда соседи будут звонить во входную дверь. «Олег, будь мужиком», — говорю себе. Сжимаю кулаки и захожу в ее комнату.
«Надо поставить тебе обезболивающее и успокоительное», — говорю ей ласково.
«Я тебя ненавижу»
«Я делаю, что могу», — отвечаю ей.
«Нет, — смотрит на меня, — ты можешь больше. Я никогда не замолчу, я всегда буду молить тебя. Я не дам тебе спать»
И я знаю, что так и будет. Замолчать ее могут заставить только наркотики и снотворное. Если Алина в сознании, она как попугай повторяет одно и то же, высасывая из меня душу.
В ее глазах любовь и доверие. Она просит и плачет. А я… а что я? Я никогда ее не любил, но я всегда к ней хорошо относился. Лучше, чем к большинству людей.
Поставив ей пятый укол при норме в два, и услышав тихое «спасибо, я люблю тебя», я пошел в свой кабинет, достал диплом и зажигалку. Смотрел, как пламя медленно поглощает то, чем я гордился больше всего, понимая, что в соседней комнате умирает человек, а я не просто не помогаю ей, я причина ее смерти. Больше я не врач. Никогда не буду врачом. Меня выворачивает от отвращения к себе, от понимания, что я предал свою мечту. Что я предал себя. Еле успеваю добежать до унитаза. Но помочь Алине уже нельзя. Она стонет от боли, ведь отказывают ее внутренние органы, а диплом догорает вместе с целью моей жизни. Синее пламя как будто выжигает меня изнутри, оставляя после себя золу и пепел. Недурное удобрение. Вот кто я, — удобрение. Дерьмо, а не врач. Не врач. И когда я это понимаю, в голове щелкает, становится больно. Так больно, что я падаю на колени, скрючившись и хватаясь за виски. А потом слышится смех. Не мой. Но в моей голове. И этот самый голос, давясь хохотом, повторяет «не врач, не врач, не врач…». Я растоптал свою сущность, сломал стержень. И сошел с ума.
