Ольга Вечная - F 20. Балансировать на грани
Он ушел разговаривать с врачами. Благодаря его влиянию, никто из персонала даже не подумал сказать слово против. А я остался ждать, веря в своего отца, как никогда ранее. Позвонила мать, попросила, чтобы я приехал сегодня ночевать домой. Сказала, что любит меня больше всех на свете. Обещала позвонить Алиным родителям, вероятно, опасаясь, что у меня поедет крыша, если я свяжусь с ними сам. Спорить желания не было. Еще несколько звонков от Нины, Сергея и Кати я сбросил. Пока нечего сказать им. Возможно, эти люди звонили, чтобы поддержать меня, но мне хотелось побыть наедине с собой. Вместо пустых разговоров я снова и снова прокручивал в голове реакцию Али на мое необдуманное признание. Она казалась совершенно разбитой, потерянной, словно физически раненой. Денег у меня нет, разумеется, она терпела меня и моих бесов не из-за сомнительного наследства, которое мне когда-нибудь лет через двадцать достанется в виде загородного особняка и немецкого автомобиля, тем более, напополам с Катей.
У меня не было ничего, чтобы она не смогла получить без меня. Только я сам. Бесы, она полюбила меня такого, каким я стал после психушки. К кому я ее ревновал? Меня передернула от воспоминаний об отвращении, которое я к ней испытывал, когда ночами она прижималась к моей спине и робко целовала лопатки. Кретин. Как и всегда, я думал, только о себе. Алина мне говорила, что единственная любовь в моей жизни — это я сам. Перед ее смертью мы часто ругались, ей казалось, что я пренебрегал ей. Впрочем, так и было.
Сейчас я понимаю, что Алина была права, утверждая, что я не находил среди окружающих равного себе, что я презирал людей. «Законченный эгоист» — говорила она мне, когда я в очередной раз игнорировал ее просьбы завести ребенка. А когда я, наконец, признался, что вообще не хочу детей, что воспитание отнимает слишком много сил и времени, которое мне и без того есть на что потратить, она мне сообщила, что «я сдохну в одиночестве, обнимая свой диплом». Вероятно, так и будет, не считая диплома, разумеется.
В коридоре появился отец, но в этот раз я не сделал ни шагу навстречу ему. Сердце колотилось, как обезумевшее, мне хотелось бежать, чтобы продлить себе агонию под названием «надежда». Я действительно сделала пару шагов назад, но отец меня окликнул.
— Олег, — он подошел совсем близко. Серьезное лицо не выражало ничего, что могло бы прояснить результат осмотра. Я весь обратился в слух: — у нас есть хорошие шансы. Намного больше, чем в случае Алины. У нас есть тридцать процентов, что Аля сможет ходить. Не просто ходить, а бегать.
— Тридцать? — переспросил я.
— Я проведу операцию послезавтра, уже обо всем договорился. Обещаю, что сделаю все, что в моих силах. И даже больше. Мы вытащим ее, — подумал и добавил, положив мне руку на плечо, — и тебя вытащим.
Отец увез меня домой, потому что вот-вот должна была приехать Алина мать, которая, по его словам, была не в себе. Мои родители посчитали, что мне не стоит пока с ней видеться. Всю дорогу отец рассказывал о более сложных операциях, чем та, что предстоит моей Але. Говорил, что на его памяти случалось всякое, но в данной ситуации для паники нет повода, по крайней мере, пока. Хотелось в это верить.
Аля
Сон был тяжелым, бесцветным и пустым, не желающим выпускать из своих пут. В голову словно накачали жидкого свинца, превратив ее в неподъемную гирю, провалившуюся в подушку. Мне потребовалось насколько минут, чтобы понять, что происходит, вспомнить обстоятельства, которые привели к этому. Одно большое обстоятельство, названной тридцать лет назад Олегом. Мысли путались, обгоняли друг друга и обрывались, заставляя испытывать досаду. Чтобы хоть как-то упорядочить их, я решила проанализировать, что произошло со мной за последние десять лет, и как на случившееся повлиял Олег.
До встречи с ним я сбилась с ног, стараясь произвести впечатление идеального поведения, гробилась на учебе, затем, на работе, добиваясь уважения. Спала с мужчинами, фамилии и должность которых моя мама могла бы с гордостью назвать, разговаривая по телефону с подругами. Я успевала везде и всюду по чуть-чуть, в результате имея лишь видимость успеха и внутреннее убеждение, что я поступаю правильно.
Олег же с самой нашей первой встречи принялся собирать из разрозненных частей моей жизни нечто, напоминающее счастье. Каждый человек уникален, и я уникальна по-своему. Когда я сошлась с Олегом, никто из моих подруг и родственников не поддержал меня. В то время я обижалась. А сейчас я могу сказать, что тоже не понимаю Катю, муж которой ежегодно крупно гуляет налево, периодически притаскивая в дом позорную болячку. Я не понимаю Машу, которая, подобно сороке, падка на блестящие вещицы, позволяя дарителю делать с собой все, что ему заблагорассудится. Поведение Нины, не подпускающей к себе никого из-за боязни вновь разочароваться.
С каждым новым вздохом, думать получалось лучше.
Все мы разные, всем нам нужен свой уникальный мужчина. Моим оказался чокнутый, который научил меня жить так, чтобы улыбаться, чтобы радоваться каждому дню. Таять в его руках. Никогда меня не пугала его болезнь, никогда я не считала, что мы не справимся с его демонами, хоть и знала, что окажись на моем месте Нина или Маша — все пошло бы прахом.
Нужно было выслушать Олега, позволить ему объясниться. Своим признанием он пошатнул устои нашей необычной на первый взгляд семьи. Он сказал, что освободил Алину. Что она сама хотела этого. В данный момент я чувствую то же самое.
Для того чтобы понять — мы с Олегом созданы друг для друга — мне пришлось оказаться в шкуре его бывшей жены.
Возможно, именно сейчас я умираю. Слышала, что в последние минуты жизни даже у тяжело больных людей, много недель находящихся в бреду, прояснялся рассудок. Чтобы они могли попрощаться. Иначе как объяснить поразительную ясность ума и четкость мыслей, которой у меня никогда не было в лучшем моем состоянии?
— Олег? — позвала я одними губами, не надеясь, что он ответит.
Олег
Я не поверил своим глазам. Как только я приблизился к ее постели, она позвала меня. Отец посоветовал не видеться с Алей до операции, и я с ним согласился. Ведь она не хотела, чтобы я приближался к ней. Поэтому и попала под машину. Убегала от психа, то есть от меня.
Но я все равно приехал, просто чтобы посмотреть на ее бледное, но вместе с тем красивое лицо, убедиться, что она дышит. Потому что не смог поверить врачам и родителям. Я боялся, что они, сговорившись, будут мне лгать, опасаясь ухудшений. Вижу, что напрасно сомневался. Аля дышала, моргала, даже пыталась что-то сказать. Я наклонился, приблизив свое лицо к ее виску, и нежно поцеловал, прошептав:
