Татьяна Голубева - Соблазн гнева
Марина спросила прямо:
– Миша, почему меня теперь не обижают шутки? Раньше я знаешь как заводилась, когда надо мной шутили? Жуть! Самой вспомнить неудобно. А теперь – хоть бы что.
– А на что обижаться-то? – удивился Михаил. – Люди же просто болтают разную ерунду, чтобы веселее было работать, и все! Никто же не хочет как-то тебя задеть, оскорбить. Шутка – она и есть шутка, что в ней может быть обидного?
– Может, – тихо сказала Марина. – Еще и как может быть…
Ей сразу стало все ясно.
В тусовке не было шуток ради шуток, ради веселья. Нет, там каждое слово говорилось с подтекстом, с подковыркой. И именно с целью обидеть. Ничего больше за тусовочными шутками не скрывалось.
А за шутками в мастерских не скрывалось вообще ничего. Никакого подтекста, ничего тайного. Все лежало на поверхности. И суть подтруниваний действительно заключалась в том, чтобы развеселить других. И все.
Михаил искоса глянул на задумавшуюся Марину и чуть заметно покачал головой. Девушке успело достаться в жизни, несмотря на молодость. Ничего, отогреется и забудет все плохое.
* * *Буквально на следующий день Марина окончательно убедилась в том, что ее новые друзья готовы не просто болтать любую ерунду ради смеха, но и без малейшего смущения вызывают, так сказать, огонь на себя, чтобы развеселить компанию. Она еще только входила в бутафорский цех, когда до нее донесся голос представителя старшего поколения, мастера Андрея Тимофеевича. Его и слушателей не было видно за конструкцией, изображавшей китайскую пагоду, но Марина отлично слышала разговор.
– И вот представьте, за пять километров до дачи знак стоит – «Проезд запрещен». А мне уже сосед говорил, что там какой-то ремонт на дороге затеяли, но проехать можно. Я и двинул напрямки, чего бояться-то? Там сроду никакой милиции не бывало. Ну а раз я был уверен, что никто меня не заметит, то ясное дело, тут же откуда-то следом за мной – патрульная машина!
– Чего ей делать в дачном поселке? – удивился кто-то.
– Понятия не имею! Прямо как с неба свалилась, – жалобно произнес Андрей Тимофеевич.
– А ты что? – заинтересованно спросил другой голос.
– А я… Уж извините, ребята, за подробности… Я прибавил скорости, проехал еще метров двести, остановился, выскочил из машины как сумасшедший – и в кювет!
– Зачем? – дружно ахнули слушатели.
– А затем. Спустил штаны и присел. Милиция подъезжает – а я сижу, как петух на насесте, и делаю глупое лицо. Они: «Ты зачем под знак поехал?» А я: «Извините, мужики, приспичило! Чего-то, видно, съел!» Ну они и отстали.
Взрыв хохота заставил китайскую пагоду мелко задрожать. Марина, подавившись смехом, обошла конструкцию и весело оглядела бутафоров.
– А-а, Маришка, привет! Слышала, что Тимофеич тут заливал?
– Слышала, – хихикнула Марина. – Хороший метод. Жаль, мне не подходит, а то бы тоже при случае воспользовалась.
Тут уж народ вообще заржал, как сборище сумасшедших.
А дальше начался обычный рабочий день.
…Да, здесь Марину принимали такой, какой она была сама по себе. Никто не задавал вопросов о доходах ее родных, хотя, конечно, поинтересовались, кто ее родители. Но Марина коротко сказала, что отец работает в универсаме управляющим, а мама давно умерла, и больше вопросов на эту тему не возникало. Никого не интересовало, сколько стоят ее наряды, никто не обращал особого внимания на дорогие серьги и кольца, могли разве что сказать: «Красиво, тебе к лицу». Марина как-то ради интереса купила и надела дешевую, но очень нарядную бижутерию и тоже услышала: «Как тебе идет, просто чудо!»
Что сказали бы в ее прежней тусовке, нацепи она серьги за двести рублей? Представить страшно.
Чаще всего Марина работала в паре с забавным пареньком, ее ровесником, очень начитанным и остроумным и при том необыкновенно добродушным. Марина знала только, что Ярослав – из старой театральной семьи, но были его родители актерами или монтировщиками, она не спрашивала, а сам Славик не стремился докладывать ей детали.
Славик постоянно подтрунивал над Мариной, но он и над самим собой смеялся с удовольствием. Они отлично сработались, хотя Марина предпочла бы в течение рабочего дня находиться поближе к Мише. Но – не получалось. «Ничего, – думала Марина, – все равно же он почти каждый вечер провожает меня домой… вполне можно наговориться досыта».
Как-то раз Славик, наблюдая за тем, как Марина пытается соединить детали рыцарской кольчуги, сообщил:
– Ты как будто с ней воюешь!
– Может, и воюю, – фыркнула Марина. – А может, выясняю, кто из нас двоих упрямее и кто скорее сдастся. А ты бы лучше своим делом занялся, нечего тут насмешничать.
– Насмешничать? Странные у тебя иной раз выражения проскакивают, – серьезно сказал Славик. – Вполне народные.
Марина смутилась. Ну да, народные… это же бабушкины слова. Надо повнимательнее за собой следить, а то примут за деревенскую дуру.
Славик моментально понял, что сказал что-то не то, и принялся усердно болтать о последнем спектакле в Кировском театре. Какие там были кулисы, какие цветочные куртины во втором акте, какая обалденная каминная скульптура… И Марина быстро справилась с собой, проникнувшись при этом благодарностью к Славику: не часто встретишь такую душевную чуткость. Хотя Миша, конечно, и в этом отношении куда более тонок и глубок.
Через две недели ежедневной учебы и стараний Марина смастерила – на этот раз уже полностью самостоятельно – изумительную корону для детского спектакля, сплошь украшенную «драгоценными камнями», то есть кусочками цветного стекла. Корона получилась на диво, и Тимофеич не преминул это заметить, сказав:
– Другие годами учатся, а ты за две недели настоящим мастером стала. Руки у тебя просто золотые, волшебница ты наша!
Золотые… Ну просто как в деревне хвалит… как бабушка хвалила в детстве. Вот уж не думала Марина, что когда-то еще услышит такие слова.
– Уж будто бы…
– Ты, наверное, и раньше разным рукоделиям училась?
– Ничему я не училась, – буркнула Марина.
– Значит, ты – талант, – уверенно заявил Андрей Тимофеевич. – Самородок.
– Ага, талант, только с дурным характером, – смущенно пробормотала Марина.
– Характер у тебя совсем не дурной, – решительно возразил Тимофеич. – Ты, конечно, немножко вспыльчива, ну и что? Ты просто очень молодая еще, это пройдет потом.
Марина отчаянно покраснела. Немножко вспыльчива! Ого! Знал бы старый мастер, насколько вспыльчива Марина! То есть раньше была. За то время, что она работала в мастерских, ее ни разу не посещали привычные приступы гнева… а она только теперь это заметила! Ну и ну! А если бы не Тимофеич, могла бы еще долго-долго не замечать, так, что ли?
