Луиза Розетт - Признания без пяти минут подружки (ЛП)
Но сегодня... у меня все отлично.
Я не против снега. Меня не бесит, что Кэтлин с Дирком. И меня не волнует, чем занимаются Питер и Трейси.
Потому что сегодня после школы у меня прослушивание для новой группы Энджело.
Я готова встретиться со своим призванием.
Мой шкафчик в раздевалке спортзала открывается с третьей попытки. Хотелось бы списать все на то, что у меня дрожат руки от всплеска эндорфинов после физкультуры — мы бегали на короткую дистанцию — но я не могла вспомнить код своего замка, хоть и использовала его уже около тысячи раз.
Я нервничаю.
Но в хорошем смысле. Я выучила «Cherry Bomb» вдоль и поперек. Я могу спеть ее во сне. А, может, уже и пою ее во сне.
Энджело скидывает мне на почту MP3 олдскульного панка, чтобы меня «обучать», как он это называет, после того, как «НЭД» распалась. Их солист подписал контракт с компанией звукозаписи, в отличие от остальных участников группы. Энджело говорит, что его это не волнует, потому что тот парень был неудачником, но я–то знаю, как он разочарован на самом деле. Поэтому теперь он создает новую группу и хочет найти «крутую девчонку—солистку», потому что «завязал с пацанами».
Он думает, что я могла бы ею стать.
Я тоже думаю, что могла бы ею стать.
Поначалу в MP3, которые он присылал, пели девушки, но теперь там и парни тоже. Группы «Bad Brains», «Social Distortion», «Black Flag», «The Dead Kennedys», «The Sex Pistols», «The Clash». До этого момента за мой музыкальный вкус отвечал Питер — Эми Уайнхаус, Снуп Дог, «Led Zeppelin» — но Питер — ничто, по сравнению с Энджело. Он, наверно, и не слышал о половине этих групп.
По правде говоря, я не всегда знаю, что делать с вещами, присланными Энджело. Я имею в виду, что не знаю, как этому научиться или заставить себя так же петь. Мне даже не все нравится. Но это бешеная музыка, а бешеные исполнители взрывают мне мозг. Я спускаюсь в подвал и целый час пою до хрипоты перед тем, как лечь спать — как будто кто-то открывает мне голову, как кастрюлю, и весь гнев уходит в атмосферу. Когда я заканчиваю, становлюсь такой спокойной, что могу уснуть за пару минут, и почти никогда больше не вижу всякие бредовые вещи.
Пока-пока, Бессоница; прощайте, Шоу Ужасов. Получайте, лошары.
В конце урока раздается звонок, а на мне почти нет одежды. Я так вспотела от бега, что пришлось принять душ, и хоть я и старалась, чтобы вода не попала на лицо, мне все равно нужно подправить макияж. Похоже, я серьезно опоздаю на французский. Слышу, как шуршит толпа, выходя из раздевалки и направляясь на последний урок. Хватаю свою сумку и бегу к зеркалу.
Оттуда на меня пристально смотрит девочка с черной подводкой в стиле «кошачий глаз» и толстым слоем туши, с неровной короткой челкой, которую вчера вечером она подстригла сама филировочными ножницами, и волосами с единственной синей прядью.
Стоит ли говорить, что мама этой девочки сегодня утром обалдела.
Я сказала маме, что синий цвет смоется, а челка отрастет. Она заставила себя успокоиться — думаю, я даже видела, как она беззвучно произносила числа, считая до десяти — а потом оглядела меня сверху вниз. Я сказала, что собираюсь на мероприятие в стиле Иксен Червенки.
Я ждала, что она спросит, кто это или о чем я вообще говорю, но через пару секунд она кивнула — может, она и так знает, кто такая Иксен Червенка? — и стало ясно, что она решила ничего не говорить о черных колготках с дырками, мартенсах и винтажном платье, которое я одолжила у Холли.
Холли сказала, что я могу оставить себе платье, потому что оно никогда ей не подойдет. Это был вежливый способ сказать, что платье ей слишком велико.
Я выгляжу по–другому. Я другая.
Готова поспорить, что сегодня Трейси включит меня в «Список Шика».
Хотя я ей не позволю.
На самом деле, между мной и Трейси все не так ужасно. После Дня Святого Валентина такое ощущение, что мы отдыхаем друг от друга. Мы с Питером ведем себя так, словно едва знакомы, и это не так уж отличается от его поведения после возвращения домой, если не считать одного вечера.
Должна признать, что я скучаю по Трейси больше, чем по нему. Возможно, потому что я и так долго скучала по нему и успела привыкнуть. Но я просто не хочу находиться рядом с ней. Я не знаю, как теперь все устроено. Например, если я что-то рассказываю Трейси, она автоматически пересказывает Питеру? А Питер рассказывает обо мне — то, что я сама ей не говорила?
Думаю, она это понимает, потому что перестала присылать мне «Список Шика». Если честно, не работать больше на нее — это такое облегчение.
Когда я задумываюсь об этом, я понимаю, что должна радоваться за них. Ей всегда нравился Питер, а у него, похоже, второй самый ужасный год в жизни. Ему нужен кто—то прямо сейчас, а она помогает ему так, как мы с мамой не можем. Или не хотим.
Я хочу поступить зрело, по—взрослому, и порадоваться за них. Но не могу. Пока что.
Я подправляю подводку и надеюсь, что месье Леверт не будет волноваться, если я опоздаю на пару минут — главное, чтобы я смогла объяснить на французском, почему. И тут в раздевалку начинает заходить следующий класс.
— Оно черное с очень открытой спиной — мне придется приклеивать его двусторонним скотчем, чтобы не показывать попу, — слышу я голос Лены. — А ты в чем будешь?
— Пока не выбрала. Но Энтони нравится, когда я в красном, — отвечает Регина с энтузиазмом человека, говорящего о наполнителе для кошачьего туалета.
Они заходят за угол и внезапно останавливаются, увидев меня.
— Знаешь, чтобы подстричься, можно заплатить профессионалам, — говорит Лена, глядя на мою неровную челку. — И покрасить тебя они тоже могут.
Когда я ничего не говорю, она спрашивает, даже не пытаясь скрыть отвращение:
— Почему ты так выглядишь?
Регина стоит тихо, не сводя с меня глаз.
— У меня прослушивание, — отвечаю я.
— Для шоу уродов? — самодовольно говорит Лена, глядя на Регину в поисках одобрения.
— Она сама по себе — шоу уродов, — говорит Регина.
В зеркале я вижу, что она идет между рядов шкафчиков, собираясь начать переодеваться. Лена следует за ней, как преданная домашняя зверюшка. Входят другие девочки, видят Регину и Лену вместе и решают найти себе шкафчик в другом ряду.
— Вот такого типа, — говорит Лена, показывая Регине что—то на телефоне.
Регина почти не смотрит. Когда Лена видит, что я за ними наблюдаю, она с наигранной невинностью спрашивает:
— Пойдешь в этом году на выпускной?
Регина безжизненно смеется. Делаю вид, что не слышу, роясь в сумке в поисках средства для снятия макияжа — нужно убрать пятна от туши под глазами. Лена кладет телефон в свой шкафчик, снимает свитер — на ней бюстгальтер «пуш-ап», делающий ее грудь огромной — и трясет волосами, будто она в кино или вроде того.
