Вероника Мелан - Аарон
Голос собеседника стал очень мягким, но легче от этого не сделалось.
— Райна, если Магия вмешалась, значит, это очень важно.
— Чтобы я сказала правду?
— Да.
— Но я не хочу!
— Значит, это жизненно важно, понимаете? Значит, эта правда изменит течение вашей судьбы так, как вы хотите, чтобы оно изменилось.
— Я уже никак не хочу.
У нее тряслись поджилки. Не надо никаких изменений, никаких. Только дойти бы до дома…
— Райна…
— Нет, Майкл. Я не буду.
— Райна, — он смотрел тепло и одновременно просительно, — вы все еще себя стыдитесь?
Хотелось смеяться — нервно и зло.
— Вы просто не знаете, что я сделала. Конечно, я себя стыжусь, а как же еще?
— Не важно, что именно вы совершили, но почему‑то крайне важно, чтобы ответ на свой вопрос услышал тот, кто его задал.
— Нет. Нет — нет — нет, — шептала она, глядя мимо мужского плеча. — Нет.
— Да. Сделайте это. Магия не хочет пускать вас дальше, пока правда не прозвучит. Она должна прозвучать.
— Нет, — к векам вдруг подступили слезы. — Не должна. Не прозвучит.
— Тогда Уровень не выпустит вас в Черный Лес, не даст продолжить путь.
Черт! Ну почему всегда так? Почему ей либо придется идти и отвечать на вчерашний вопрос, или же Майк сообщит всем, что дальше они не могут двигаться из‑за нее, Райны.
— Майк, — она шептала, просила, умоляла, — не надо правды… Она сильно… плохая. Я не хочу.
— Райна, никто вас не осудит. Но это важно, слишком важно. Если не верите себе, доверьтесь мне — это изменит всю вашу жизнь. Магия никогда не вмешивается просто так, и сейчас она очень желает вам помочь.
— Помочь? Вы издеваетесь? Хотите, чтобы я вывернула душу наизнанку, и думаете, мне это поможет?
— Сделайте это.
Он смотрел тепло, но настойчиво. Не принуждал, но ожидал от нее принятия правильного решения.
— Сделайте.
— Нет.
— Сделайте. Вы можете.
— Не могу.
— Вы можете, Райна.
— Не сделаю.
— Сделайте.
И он дал ей пять минут на то, чтобы собраться с силами. Сказал, что подготовит к разговору остальных. И уже не увидел того, как она прижалась спиной к стволу, сползла по нему до самой земли и закрыла лицо руками.
*****
— Из‑за нее?
— Из‑за Райны?
— И как теперь это исправить?
Майкл смотрел на друзей тяжелым взглядом; на их лицах колыхались янтарные блики от костра.
— То, что она сейчас вам расскажет, будет тяжелым для восприятия. И она этого боится. Боится, что ее осудят, не поймут и не поддержат. Вы поддержите, если сможете, — пусть не словами, мыслями. Если она откроется, откроется и дальнейший путь. Но правда может оказаться неприглядной, понимаете?
Они молчали. Удивились, когда он объяснил, что происходит. Удивились тому, что принуждает кого‑то признаться — не желали бы сейчас оказаться на ее месте.
— Может, не надо?
Аарон уже жалел, что подошел к ней с вопросами вчера. Ведь теперь ей предстоит настоящая пытка. И мало ли, что у него разыгралось любопытство, зато теперь человеку страдать — говорить о том, о чем не хочется говорить. Нехорошо, неприятно. Дискомфортно. Но ведь и назад поворачивать — тоже не дело. Чертов уровень — слишком своенравный на его вкус. Плохо вышло, плохо.
— Что‑то изменится от ее ответа, иначе Магия бы не вмешалась.
Баал глядел в сторону, Канн себе под ноги, Декстер как будто смотрел на Морэна и одновременно сквозь него.
— Просто подождем ее. Она соберется с силами, она сможет — я верю.
Куртка Майкла нагрелась со спины от жарких всполохов; где‑то вдалеке тревожно крикнула птица. Аарон закурил.
*****
Правда.
Она вдруг снова осталась в целом мире одна.
Правда.
Правда означает, что от нее вновь все отвернутся — даже Майкл. Даже он. Он просто не знает, какая она — правда. И снова будет холодно и больно, и снова придется притворяться, что ей все равно, что ее не задевают презрительные взгляды, что не трогает равнодушие, что никто не хочет с ней общаться. Не в первый раз и не в последний…
Холодно, стыло внутри.
— Магия, зачем ты это сделала? Зачем?
Молчал лес, скрипели, как и прежде, стволы, шумели над головой кроны. Но все теперь казалось иным — неприветливым, неродным, не "за" нее.
Тишина внутри. После того, как она расскажет — если расскажет, — уже точно не сможет себя полюбить. Не смогла раскрошенную на кусочки, а после "правды" она совсем распадется на пыль, на атомы и уже не соберется в цельного человека.
Шрамы. Есть или нет — без разницы. Одиночество. Тоска. Инъекция.
У нее все еще есть шанс позвонить доктору, есть шанс уйти.
А еще есть выбор — она может уйти, никому ничего не рассказывая. Может просто свернуть этот поход, окончить операцию досрочно, ведь уже расплатилась. А что будут презирать — так будут в любом случае. Тепло уже не станет — ни сейчас, ни потом. Ни в каком случае.
Жаль, что так повернулось. Зря.
Трещал на поляне костер, испускал тепло, переливался всеми бликами бежевого. Уже не для нее.
А там ее ждут. Для разговора. Для ответов на вопросы. Как на суде…
В какой‑то момент Райна решила — не пойдет. Промолчит. Ну и пусть не дойдет до озера, пусть. А уже через секунду поняла, что — нет, пойдет. Пойдет! Иначе всю оставшуюся жизнь будет корить себя за слабость. Будет стыдиться. За то, что не смогла тогда, не смогла и теперь — ведь однажды уже проявила безволие, позволила жизни "рулить" за нее, не желала брать на себя ответственность, слишком сильно боялась.
Боится и теперь. Так сильно, что сильнее некуда. Вот только отступать уже не будет — один раз отступила…
"А может, — вдруг пришла странная до абсурда мысль, — она выльет эту историю наружу, и ей станет легче?" Да, собеседники не те и момент не тот, но вдруг? Пусть даже ее никто не поддержит и фразы доброй не скажет, но вдруг со словами, с этой "правдой" уйдет и часть боли?
А если так, то стоит попробовать.
Ноги не гнулись, руки не желали слушаться, тело превратилось в болезненный и комковатый воск, однако Райна решительно поджала губы, поднялась с земли и какое‑то время стояла, не шевелясь.
Секунда, две, три… Минута. Тяжелый вдох, тяжелый выдох.
Все, вперед, на суд. На свой последний в жизни суд, после которого ей будет уже на все наплевать. И хорошо, если так.
*****
… И упали слова, словно камни на водную гладь,
И подняли со дна, там годами хранимую муть.
Я стою пред тобой, замерев, глаз не в силах поднять,
Воздух кончился в легких, а новый глоток не вдохнуть.
Не старайся, не надо, меня ты не вправе судить,
