Луис Реннисон - И тогда оно упало мне в руки
На другом конце провода повисла долгая пауза.
— Джас, ты меня слышишь?
— Ага, — послышалось в отдалении. Джаска явно оторвала трубку от уха.
— Чем ты там хрустишь?
— Ммм…
— Прутики заготавливаешь?
Я офундеваю от нее.
— Слушай, Джорджи, — нетерпеливо говорит Джас уже в трубку, — я пошла. А то мне еще немецкий повторять.
— Ох, не советую. Эти немцы такие козлодои.
— В смысле?
— В смысле, что доят коз. Ходят в ледерхозенах и едят козий сыр.
— Кто тебе такое сказал?
— В книжке написано.
— В какой?
— «Хейди». Книжка — полный отстой, кстати.
— Ты уверена, что в «Хейди»?
— Jah.
— Я знаю, это книжка для детей, — заявляет Джаска тоном ученого энциклопедиста. — И Хейди живет в швейцарских Альпах.
— На что ты намекаешь?
— На то, что это не Германия, хоть и близко от Швейцарии.
— Что практически одно и то же.
— Тогда получается: Италия и Франция — одно и то же, если рядом находятся? Ты это хочешь сказать?
— Хочу.
— А Италия и Греция?
— Одно и то же.
— Что за бред.
— Зато я не заморачиваюсь на тему дров и прутиков, потому что я не тупая, как бревно, в отличие от некоторых.
И Джаска бросила трубку. Теперь мне и поговорить-то не с кем.
Снова набираю ее номер.
— Джас, прости. Ну почему делаешь больно тем, кого любишь?
— Только не надо мне ля-ля про любовь.
— Ладно, спокночи.
— Ага.
22.00Изнываю от тоски. Сто лет не целовалась. Рот мой зарастает травой забвения, скукоживается, как шагреневая кожа. Ой, а вдруг такое и правда бывает? Ведь без движения ноги могут отсохнуть — я сама видела в поликлинике плакат «Бегом от инфаркта». И если у обездвиженных стариков отсыхают ноги, то вдруг у молодых нецелованных организмов по аналогии отсыхает рот?
22.05Причем на груди это никак не отражается — грудь моя и близко не усохла.
В туалете 23.00Наугад открываю папину книжку про Джеймса Бонда и читаю: «Он подошел и положил ей руки на грудь. Она отстраненно посмотрела в окно и сказала хриплым от волнения голосом: «Не теперь…»»
Что-то я не догоняю. Так Бонд тоже этим грешил — укладывал руки на нунги-нунги?
Среда, 9 марта
От БЛ по-прежнему ни одного письма. И Смехотура тоже куда-то исчез.
Интересно, он будет на Балу Оборотней? Хотя мне-то что — я скорее начну вышивать крестиком на туалетной бумаге, чем позвоню ему первая.
В ванной 7.30Джорджиально — на щеке вскочил прыщ! У меня скоро «гости» — может, поэтому я такая вялая. Разбитая жизнь тоже, конечно, сказывается. Хотя я точно знаю, что когда «они» придут, хандра пройдет. А прыщ закрашу черным карандашом, будто это родинка.
За завтракомМутти увидела мою т. н. родинку и говорит:
— Ты бы еще указатель нарисовала и подписала: «Внимание: прыщ».
Я хотела сострить в ответ, но у меня нет сил.
8.20Превозмогая себя, собралась в школу. Выхожу из дома и вижу почтальона. Он боится подойти к нашим дверям — из-за Ангуса. В глазах панический ужас. Как можно с таким лицом приносить людям хорошие вести?
— Если вы к Ангусу, — говорю я, — так он сейчас на утренней охоте. Если хотите с ним поиграть, приходите позже.
— Я ему поиграю, — говорит почтальон. — Головой в мешок — и в речку. Держите.
И он протягивает мне письмо, вернее, грубо сует в руки. Смотрю: письмо со штампом «авиа» и адресовано мне. Из Кивиландии. От БЛ. Ура-ура!
Господи, какой божественный почерк, его почерк!
Кому: Джорджии Николсон.
То есть мне.
Отправитель: Робби Дженнингс.
Р.Д. 4
Аллея Пукака (без шуток)
Вакатан.
Новая Зеландия.
Я радостно поскакала по дороге, и тут навстречу мне Марк с дружками. И они с сальной улыбочкой уставились на мои нунги.
— Эй, — говорит Марк, — не споткнись о буфера.
Очень смешно… Хорошо еще, что сегодня мои нунги прочно упакованы в спортивный топ. Кстати, у Рози есть поговорка на эту тему: «Если грудь — гора, ни к чему вам вандербра».
Но мне плевать на Марка с дружками, взошла моя заря женственности, у меня любовь!
И я гордо поскакала дальше.
А Марк кричит мне вслед:
— Девушкам нельзя носит такие тяжести. Может, помочь?
Мерзкий. Карлик несчастный! И как я могла с таким целоваться!
8.35Джас топчется возле ворот и приговаривает:
— Брр, ну и колотун!
Она в меховой шапке, а под ней еще беретка.
— Ты похожа на плюшевого медведя, которого подобрали на помойке, — говорю я.
Джаска продолжает мелко стучать зубами — ее волнует только одно, физра сегодня будет на улице или нет.
— Хочу напомнить тебе, Джаска, что мы живем в стране Шизландии, а учимся в шконцлагере, а физручка у нас шиза и лесбиянка. Она обожает полярный холод и вечную мерзлоту. Ты не обратила внимание, как во время снегопада радостно индевеют ее усики?
Нда… Если на Джаске сейчас семь одежек, как она собирается выживать в диких условиях? Умрет ведь.
Джаске холодно, а у меня на душе тепло:
— Джаска, слышишь, наконец-то в моей жизни произошло нечто суперовское, très très magnifique.
— Бррр… — дрожит Джас.
— Джас, заткнись. — И я вытаскиваю письмо. — Это от БЛ.
— И что он пишет?
— Пока не знаю.
— Почему ты не открыла конверт?
— Потому что все вкусненькое оставляют напоследок.
— Ты собираешься съесть его письмо?
— Джас, не нарывайся, а то взобью перинку с утра пораньше.
Я спрятала письмо на груди (для надежности), и мы пошли вверх по дороге, ведущей к школе. Я вся запыхалась, но душа моя пела.
— Джаска, душа моя поет, и знаешь какую песню?
Но Джаска молча села на батарею и начала оттаивать, начиная с трусов.
А душа моя продолжала исполнять хит под названием: «Ура! Ура! У меня письмо в вандербра!»
На ассамблееСпичка сообщила обалденную новость: мистер Эттвуд, школьный сторож и самый прославленный идиот н. э., уходит на пенсию. Мы радостно заулюлюкали, но, поймав на себе хищный взгляд Ястребиного Глаза, перешли на песню «For He's a Jolly Good Fellow»[20].
Спичка напыщенно трясет всеми своими подбородками и говорит:
— А давайте в знак благодарности за многолетнюю службу нашей школе устроим для мистера Эттвуда прощальный вечер — с музыкой и прочее. Пусть в последний раз покажет нам, как он умеет зажигать. — И она засмеялась как дурочка.
