Джулия Леви - Там, где остановилось время
Сильно сжимая карандаш, Андреа снова начала писать. Превозмогая себя, она несколько раз останавливалась, собиралась с силами и снова писала.
«Он домогался дочери Келли Атвуд, она мне все рассказала», – прочитала Дженни.
– Где он сейчас? Ты выгнала его? Он в тюрьме? – Андреа моргнула, и Дженни поняла, что последний вопрос попал в точку. «Как ни странно, эта новость нисколько меня не обрадовала и вообще не тронула. Мне все равно».
– Мам, продолжим разговор завтра, ладно? Если захочешь, я расскажу, как жила все эти годы. А сейчас я очень устала, да и ребенок сильно толкается, мне надо отдохнуть. Доброй ночи, – ласково прошептала Дженни, целуя Андреа в щечку. Чувствуя, что Андреа хочет написать ещё что-то, Дженни снова подложила ей под руку блокнот, вложила в руку ручку. Андреа из последних сил нацарапала еще несколько слов: «Я рада, что будешь мамой и вы дома». Закрыв глаза, Андреа еле-еле улыбнулась. Счастье и покой наполнили все её существо, несмотря на сильное переутомление.
Глава 4
Дни проходили за днями. Каждое утро Дженни начиналось с того, что она поднималась в комнату к Андреа, пододвигала к кровати старое кожаное кресло темно-вишневого цвета, подкладывала под спину маленькую подушку и, удобно устроившись и накрыв своей ладонью ладонь мамы, рассказывала. Она подробно рассказывала о том, как жила все эти годы, стараясь не упустить ни одной детали. Описание мельчайших подробностей всех событий давалось Дженни с трудом. Иногда она плакала, иногда с облегчением вздыхала и улыбалась, иногда замолкала и, мечтательно глядя в окно, вспоминала что-то, ведомое только ей. Рассказывая обо всех эпизодах своей жизни, проведенных вдали от родного дома, Дженни испытывала одновременно боль и страх, надежду и счастье, радость и снова боль, но смягчать краски она не хотела, ей хотелось донести до Андреа все, что она пережила. Андреа всегда слушала дочь с закрытыми глазами. Ей было мучительно стыдно за свое безразличие. И каждый раз она плакала, сожалела и винила себя за предательство. Она ясно понимала, что никому в этой жизни, кроме дочери и матери, теперь не нужна. Только это поддерживало бедную больную женщину. Андреа чувствовала, что конец близок, и её радовало, что скоро закончатся её мучения и она больше не будет обузой. Единственным желанием Андреа было хотя бы немного полюбоваться дочерью и дожить до рождения внука или внучки. О большем она уже и не смела мечтать.
Изливая душу перед матерью, Дженни чувствовала, как тяжесть прожитых лет постепенно отступает. Её душа наполнялась невероятной радостью и легкостью.
Счастье и покой пришли на смену страхам и тревогам. Андреа и Дженни с нетерпением ждали каждого утра, чтобы снова встретиться и поговорить. Общение друг с другом стало необходимостью для обеих. Андреа писала о том, как она жила, как винила себя и только себя за все, что произошло. Дженни продолжала описывать свои приключения. Они чувствовали, что их отношения вышли на какой-то другой уровень, что вся прошлая жизнь казалась теперь каким-то сном, который они смотрят со стороны.
Ванесса, наблюдавшая за возрожденными отношениями дочери и внучки, тайком плакала от радости и счастья за них. Она гордилась силой духа своих самых дорогих и любимых людей. Каждый день Ванесса благодарила Бога за то, что ей, Андреа и Дженни удалось усмирить свою гордыню и найти силы помириться и простить друг друга.
Дженни училась ухаживать за Андреа, помогала, как могла, по хозяйству Ванессе. К ним часто заглядывал Бакстер. Он был очень внимателен, никогда не задавал вопросов Дженни о её прошлой жизни, вел себя ненавязчиво и даже несколько сдержанно. Дженни ценила это и каждый день благодарила его за помощь и доброту. Она даже стала привыкать, что Бакстер всегда рядом.
Боль от расставания с Дэниелом постепенно притупилась. Дженни больше не плакала по ночам в подушку. Все чувства остались там, в Нью-Йорке. Теперь каждый её день был наполнен радостью, восторгом от того, как растет её малыш, как он толкается каждое утро и каждый вечер перед сном.
Дженни изредка звонила Мадлен и, каждый раз разговаривая с ней по телефону, в глубине души надеялась, даже не понимая, зачем ей это, что та намекнет или хотя бы обмолвится о Дэниеле. Но Мадлен ничего не говорила и не спрашивала, как будто и не существовало никогда никакого Дэниела, как будто и вовсе не было никакой истории, связанной с ним. Спрашивать Дженни тоже не решалась, она боялась, что Мадлен неправильно подумает о ней и, что самое неприятное, будет осуждать.
Незаметно подошло время родов. Это случилось ночью.
– А! О боже! Как же больно! – воскликнула спросонья Дженни от дикой режущей боли внизу живота. Стараясь дышать ровно, она на ощупь нашла телефон на прикроватной тумбочке и судорожно стала набирать номер Бакстера.
– Алло, – сонным голосом прошептал в трубку Бакстер.
– Бак! М-м-м, Бак, у меня… ой! Как же больно! У меня, кажется, началось! О боже, как же больно! – снова выкрикнула Дженни, одной рукой зажимая рот, а другой – схватившись за низ живота. Испугавшись очередной схватки, она затаила дыхание и ждала, когда её отпустит, но боль не проходила. Дрожа от страха, Дженни откинулась на подушку и застонала от беспомощности. Холодный липкий пот, выступивший по всему телу, тут же пропитал тонкую сорочку. Дженни не понимала, отчего ей холодно – от боли или от того, что она вспотела, или… Дженни вдруг вспомнила, как её учили методу дыхания на курсах «молодых родителей», и принялась часто дышать, отчего схватка немного ослабла. Переведя дух, она немного успокоилась и стала ждать, что же будет дальше. Мысль о возможной потере ребенка заставила её вновь запаниковать, она снова задрожала. «Как же быть? Попробовать встать? Нет, а вдруг малыш родится раньше времени. Боже, надо вспомнить, о чем ещё говорили на курсах. Вспоминай, вспоминай…» Почувствовав, как что-то липкое и теплое медленно обволакивает её пальцы, Дженни принялась усердно молиться. Несмотря на то, что перед глазами уже все плыло, она пыталась держать себя в руках. «Боже, Боже, прости меня за все мои грехи! Я клянусь, что буду самой хорошей мамой для своего ребенка! Клянусь! Боже! Не оставляй меня без помощи! Боже! Боже мой, помоги мне! Боже, как же мне больно! Где же Бакстер?» Произнеся последнее слово, Дженни услышала, как открылась дверь, и увидела, что в комнату влетел Бакстер. Он был настолько обеспокоен звонком Дженни, что даже не заметил, что бежал по ночной улице в одной пижаме, и не чувствовал, как босыми ногами наступил где-то на осколки разбитой бутылки. Бросившись к кровати, Бакстер упал на колени и начал осматривать ее со страхом и тревогой.
