Измена. Мне (не) нужен врач (СИ) - Брис Руфина

Через некоторое время у меня получается приоткрыть горячие веки. Отодвигаюсь, прислонив висок к его плечу и осоловело рассматриваю шею, на которой быстро бьётся венка, ползу взглядом вверх, по мужественному подбородку с тёмными точками щетины к тонким чётко очерченным губам.

Сквозь саднящую боль в висках задумываюсь, зачем Алексей сейчас здесь? Он беспокоится обо мне? Ему жаль меня или… Может… В глубинах подсознания затрепетала надежда. А если я ему тоже нравлюсь? Хочу видеть его лицо. Освобождаюсь от объятий, скидываю одеяло с плеч. Промаргиваюсь от пелены перед глазами, с головой погружаюсь в синий водоворот. Меня неудержимо влечёт в космос его взгляда. Утекаю, растворяюсь в каком-то параллельной реальности, где с нежной полуулыбкой уголком рта Алексей легко и немного щекотно проводит шершавыми подушечками пальцев по моему лбу и скуле, убирает намокшую от слёз прядь, заправляет за ухо.

— Отпустило?

Делаю глубокий судорожный вдох. Моё сердце останавливается оттого, как Алексей прищуривается, поедая меня взглядом.

Мир вокруг нас теряет чёткие границы, становится серым туманным фоном. Воздух густой и горячий. Я не могу дышать в нём больше. Мне прямо сейчас нужно искусственное дыхание. И, раз уж в этой палате только один врач, именно он должен мне его сделать.

Кладу ладони на плечи Алексея и подаюсь вперёд. Не понимаю, как докатилась до такого. С непостижимым для меня нахальством касаюсь его приоткрытых от удивления губ своими.

Обречённо готовлюсь к тому, что он оттолкнёт меня сейчас. Но вдруг ярко чувствую его горячий жадный язык у себя во рту. С растерянным стоном закатываю глаза и чуть откидываюсь назад, голова больше не держится, кажется. Замираю так. Я как будто пьяная. Ловлю вертолёты. И опять хочется плакать без всякой причины. В животе словно взорвался воздушный шарик, наполненный горячей водой. Мне жарко и ошеломляюще хорошо.

— Так. Стоп. Давай-ка, — сбивчиво хрипит Алексей, отрывая меня и отстраняясь.

Он поднимается, а я обиженно хныкаю и тянусь обратно.

И неожиданно возвращаюсь в чувство.

Мамочки. Что это было? Что я делаю-то? Кошмар… От стыда хочется срочно раствориться в воздухе, провалиться, улететь на другую планету, разделиться на белки, жиры и углеводы…

Закрываю лицо ладонями. Щёки пылают. Не могу ничего сообразить, я сошла с ума, наверное…Или просто опять влюбилась в него? Да, скорее всего, так и есть. Не как в детстве, конечно. Совсем немножко. Но от этого не легче.

Интересно, а почему он ответил на мой поцелуй? Поднимаю лицо, ладони не убираю, только чуть раздвигаю пальцы.

Алексей растерянно улыбается, поглаживая себя по шее.

Прокашливается:

— Ладно, не переживай. Мне не привыкать, — усмехается, немного запрокинув голову, — Шучу, шучу.

Его жест, наверное, должен был изобразить непринуждённость. Но именно в этот момент мне кажется, что у Алексея свело шею.

Он снова кашляет, будто прочищает горло, и отворачивается к окну. Тихонько убираю руки от своего лица и теперь рассматриваю его в открытую. Алексей покраснел. Я смогла его смутить. Почему мне сейчас приятно от этой мысли? Забираюсь на кровать, подтягиваю согнутые ноги к себе, обнимаю их и замираю, положив на колени голову. Стараюсь дышать как можно тише.

— Зачем зашёл… — внезапно вспоминает Алексей, — звонил твой отец. Сказал, что ты трубку не берёшь. Просил передать, что они с твоей мамой уехали в Сочи на четыре дня по делам фирмы. Чтобы ты не беспокоилась.

Он говорит задумчиво, постепенно затихая. Потом поворачивается ко мне, а выражение глаз виноватое. Я, подмагнитившись к его взгляду, распрямляюсь, вытягиваюсь и накрываюсь одеялом с головой. Мне стыдно. Не только за поцелуй. Но и за то, что я дочь, которая не нужна. Невеста, которая не нужна. Пустое место, а не девушка. Мной все пренебрегают. Уважаемый всеми папа, достойная восхищения мама, перспективный жених. Мне стыдно быть такой никчёмной в его глазах. Я опять ужасно тоскую, сама не знаю, по кому или чему. Просто хочется, чтоб кто-то утешил.

Но слышу тихое:

— Извини, мне пора идти. Сейчас придёт санитарка, уберёт обломки телефона.

Раздаются удаляющиеся шаги и глухой стук двери.

Глава 9

Да пожалуйста, уходите все из моей жизни. На все четыре стороны валите.

И Алексей мне больше не нужен тоже. Вдруг он такой же, как остальные. Пожалел меня, а я размякла. Нет, мне не пережить, если ещё и он оттолкнёт меня.

Сейчас пойду на пост медсестры и накатаю расписку, что в медицинской помощи больше не нуждаюсь. Уйду домой. Здесь мне нечего делать. Телефон я разбила. Чем мне заниматься, помирать от скуки?

Дома хоть телек есть.

А в больнице даже пообщаться не с кем. Палата одноместная. Спасибо моим родителям за изоляцию. Наверное, они хотели как лучше. Но…

При мысли о маме и папе в животе происходит спазм, к горлу подкатывает тошнота.

Я не хочу злиться, не хочу всё это думать. Стыдно обижаться на папу и маму, на весь мир. Никто не обязан любить меня, заботиться. Каждый проживает своё. Но неужели для родителей то, что происходит сейчас со мной, не имеет для них значения? Я пытаюсь гнать из головы эти дурацкие мысли, выковырнуть, выдавить из себя, отключить негативные эмоции. Но никак не выходит. Из ниоткуда возникает вопрос: почему меня никто не любит? Наверное, я отвратительный человек…

— Ужин забираем, — грузная пожилая женщина заглядывает в палату.

Я резко вскакиваю с кровати. Похоже, слишком резко: тяжёлая, свинцовая боль сковывает виски, заставляя меня опуститься обратно.

— Ой, сиди-сиди, я подам, — суетится раздатчица.

Переваливаясь, несёт к тумбочке тарелку и чашку. В палате противно запахло варёной рыбой.

— Кушай, детка, а то худююющая такая, — с добродушной улыбкой тянет она, — мужчины любят фигуристых, учти.

Ну вот, и она туда же. Сглатываю комок в горле. Благодарно киваю.

Раздатчица выходит, прикрывает за собой дверь и отправляется дальше по коридору, толкая вперёд каталку на колёсиках.

Переползаю поближе к ужину. Нахмурившись, рассматриваю страшненький кусок минтая и кучку нашинкованной варёной свёклы. Не, я такое не буду. Желудок урчит от голода, опять начинает подташнивать.

Осторожно поднимаюсь и иду к окну.

Оглядываюсь назад, вроде никто больше не должен ко мне явиться. Берусь за ручку и распахиваю окно.

На меня дохнуло холодом. Прикрыв глаза, подставляю лицо под ледяные пары и замираю. Через минуту кожу начинает покалывать от морозного воздуха. Я уже собираюсь закрыть окно и вернуться в палату, как до меня доносится тихий писк. Что это? Распахиваю глаза.

На соседнем дереве вижу рыжего котёнка. Он крупно дрожит от холода и выглядит испуганным. Мы ошарашенно смотрим друг на друга. Котик совсем близко. Если постараться, я достану. Тяну к нему руку, тихо зову:

— Кис-кис-кис. Иди ко мне, малыш.

Он пригибается к ветке всем тельцем и настороженно прижимает к голове ушки.

— Кис-кис-кис, — не успокаиваюсь я, — ты же замёрзнешь.

Забираюсь на подоконник, встаю на колени и тянусь к нему. Уже чувствую пальцами снег, лежащий на шкурке, но рука, на которую я опираюсь, соскальзывает с подоконника, покрытого ледяной коркой. Сердце испуганно ускоряется, но я сосредотачиваюсь и нахожу силы удержаться, не упасть. Делаю рывок, хватаю малыша и втаскиваю внутрь. Прижимаю к себе. Нежно глажу мокрую шерсть, покрытую мелкими колючими льдинками. Чувствую, что маленькие кошачьи лапки с холодными подушечками совсем слабые и дрожат. Котёнок такой худой. Наверное, голодный. Вот и рыбка не пропадёт. Покормлю его чуть позже, сначала надо согреться.

— Бедненький, замёрз совсем, — заворачиваю его в большое махровое полотенце, которое принесли из дома родители.

Укладываю рядом с собой на кровать и накрываю одеялом.

Я несколько раз дышу на головку котика, глажу указательным пальцем ушки. Сначала он настороженно таращит на меня зелёные глазки. Но через некоторое время расслабляется и засыпает.