Екатерина Вильмонт - Мимолетности, или Подумаешь, бином Ньютона!
Я расхохоталась.
– Обожаю твой юмор, Анита!
– Сразу оговорюсь: я намерена пребывать в этом роскошном возрасте еще как минимум лет десять.
– А мне как быть? Стремиться к сорока или застыть на тридцати пяти?
– Естественным путем дойти до сорока, а там уж застыть. Ну что, по-русски это будет обед, а по-римски, вероятно, ланч? Я голодна.
– Я тоже.
– В гостиничном ресторане кормят восхитительно. Ты не против?
– Я за.
Я рада была ее видеть. И с огромным трудом удерживалась от вопроса о Родионе.
– Ну, Фаинчик, как тебе тут живется? Замуж не вышла?
– Через две недели свадьба. Может быть, приедете?
– Опять на «вы»? Нет, я не смогу, и так в журнале без тебя полный бардак.
– Жаль, свадьба должна быть жутко изысканной… Платье цвета слоновой кости с брюссельскими кружевами…
– От?
– Нет, его сшила подруга моей мачехи, работавшая много лет у Баленсиаги.
– Так, а кто жених? Это несколько важнее платья. По крайней мере на мой взгляд.
Она видит меня насквозь, как и раньше. Я слегка поежилась.
– Жених? О, он отвечает самому изысканному вкусу. Сейчас покажу.
Я нарочно захватила с собой роскошную фотографию Серджио. Ни одна нормальная женщина не усомнится, что я выхожу замуж по любви.
– Мда… – как-то странно произнесла Анита. – Роскошный экземпляр.
Я кивнула.
– И ты его любишь?
– Анита…
– Да, мы с тобой раньше никогда не говорили о таких вещах, но раньше я была начальницей, а ты подчиненной, да и времени катастрофически не хватало… А сейчас… Хотя уже можешь не отвечать. Мне и так ясно, любовью тут и не пахнет.
– Ну и что? Много вы… то есть ты… много встречала счастливых браков по любви?
– Тогда зачем тебе это нужно? Просто чтобы выйти замуж? Я думала, ты умнее.
– То есть?
– Я еще поняла бы, если бы это случилось в России, но тут, за границей… Мало, что ли, ты знаешь кошмарных историй с отнятыми детьми?
– Но…
– Фаина, одумайся!
– Да с какой стати? В Москве у меня ничего не вышло. А мне уже тридцать пять, пора уж обзавестись семьей и детьми.
– А что тебе мешало сделать это в Москве? У тебя там и друзья и родня.
– Здесь у меня, между прочим, отец…
– Между прочим, вот именно.
– Анита!
– Извини, я просто всегда злюсь, когда люди, которых я люблю, делают такие откровенные глупости. И вообще, это я виновата, я не должна была с самого начала тебя отпускать. Побесилась бы и успокоилась. Ты это из-за Шахрина?
– Анита, при чем здесь… – я почувствовала, что краснею.
– Ты думаешь, я слепая? Не знала, что ты умираешь по нему? Я просто не считала себя вправе вмешиваться. Но когда я поняла… Фаина, не делай глупости. Тебе кажется, что ты утрешь ему нос, выйдя замуж за красивого итальянца?
– Нет, при чем тут его нос…
– Ну, милая, неужто ты не знаешь, что самое заветное желание любой обиженной бабы утереть нос обидчику? Ты вот, козел эдакий, меня не оценил, а я вот возьму и выйду замуж так, чтоб всем было тошно?
– Анита, нет! Я выхожу замуж, просто чтобы…
– Просто чтобы выйти замуж. И это крайне глупо.
– А вот мой отец считает… – Я поведала ей теорию моего отца.
– Весьма однобокая теория.
– Почему?
– Потому что кроме достоинств открывается еще куча неведомых ранее недостатков, и неизвестно еще, что перевесит.
Я никогда раньше не сомневалась во всем, что говорил папа, и вдруг усомнилась… Папа романтик, а Анита женщина более чем прагматичная.
– Значит, по-твоему, выходить замуж надо только по любви?
– Вот именно. Но не по безумной страстной любви.
– А по какой же еще?
– По той единственной, которая и имеет право называться любовью.
– Не понимаю.
– Выходить замуж или жениться, по крайней мере официально, следует тогда, когда люди уже пожили друг с другом, притерлись, привязались, проросли друг в друга… Вот тогда… И детей тогда надо рожать, осознанно. А то выскакивают девчонки замуж, лишь бы выскочить, детей рожают, не перебесившись… Это хорошо, когда есть кому за ребенком присмотреть, а то растут зачастую никому не нужные дети, как трава. Конечно, есть и масса исключений, но все же… Ну выйдешь ты замуж за этого своего итальянца, ну родишь ребенка… А потом вдруг начнешь задыхаться. А выход какой? Развод в Италии штука почти немыслимая… И это в Москве можно жить гражданским браком, рожать детей, а тут фигушки. Тут это неприлично, насколько я понимаю. Знаешь, если бы на мой вопрос ты бы сразу выпалила: да, люблю, умираю от любви, поверь, я бы и слова тебе не сказала. А так… Извини, конечно, что я так горячусь, но ты мне и вправду небезразлична. Короче, чтобы не разводить турусы на колесах: если захочешь вернуться в Москву, твое место в журнале тебя ждет…
– Как? – обалдела я.
– А так. Я назначила на твое место Вишнякову, она жаждала карьерного роста. Но она вчистую завалила все уже через месяц. Я нашла девушку со стороны. Ее за месяц сожрали наши. В журнале черт знает что творится. Возвращайся, Фаинчик! На дворе кризис, надо выживать. Но я подниму тебе зарплату.
– Анита, это невозможно… – произнеся эту фразу, я вдруг почувствовала, что сердце больно сжалось.
– У тебя еще есть время подумать. Кстати, ты сдала свою квартиру?
– Нет, не успела… Я думала, вот выйду замуж и съезжу в Москву, улажу все дела…
– Тем лучше!
И она занялась весьма изысканным салатом.
– Анита, – тихо спросила я, – а ты не знаешь, как там Шахрин?
Она подняла на меня глаза.
– Краем уха слышала, что живет на две страны. Две недели в Москве, две недели в Мюнхене.
– Значит, там у него все хорошо?
– По-видимому. А ты в курсе, кто у него там?
– Нет, – мне не хотелось больше говорить о той истории. Ему хорошо, и слава Богу.
Встреча с Анитой повергла меня в смятение. И я решила пойти домой пешком. А заодно и навестить Цицерона, невероятно смешного бродячего кота, которого папа прозвал Цицероном за удивительную способность беседовать с кормящими его людьми. Огромный, черно-белый котище разбойного вида обитал неподалеку от Виа-Маргутта и в определенный час всегда сидел в ожидании визитеров. Подходишь к нему. Протягиваешь бумажку или пластиковую тарелочку с кормом.
– Привет, Цицерон.
Причем отвечает он только на итальянскую речь.
– Мау, – низким, даже гортанным голосом произносит он и нюхает подношение. Ест он далеко не все. Например, сухой и вообще специальный кошачий корм он в рот не берет, фыркает и мотает головой. Я давно с ним знакома и подаю ему любимое лакомство: мелкую свежую рыбешку, купленную в магазинчике за углом. Это ему нравится. Но он не набрасывается на еду, а вежливо благодарит. – Мау, мау, мау!
Всегда три раза. И всегда через «а». «Я» у него никогда не бывает. Он принимается за еду. Ест аккуратно, без жадности. Я убираю тарелочку, чтобы не оставлять мусор. И тут Цицерон толкает целую речь. Начиная с низких нот, он постепенно переходит во все более высокий регистр. Причем эту, по-видимому, благодарственную речь необходимо выслушать до конца, иначе он может даже укусить, такое бывало. Но я люблю слушать это кошачье красноречие. Вот и сегодня его благодарственный спич длился положенные две минуты. Причем голос у него не истошный, а красивый. Я чешу его за ухом, и он отвечает мне громким мурлыканьем, больше всего напоминающим звук трактора. Затем он начинает мыться и моется очень тщательно. После этого можно уходить. Познакомил меня с Цицероном отец, и он же не без некоторой ревности утверждает, что ко мне Цицерон относится куда лучше, чем к нему. Впрочем, смеется папа, это естественно, ведь я существо женского пола, а Цицерон истинный джентльмен.
