Джеймс Делингпоул - Едва замаскированная автобиография
Я пьяно и несколько глуповато улыбаюсь им. Я не сделал ничего такого, чего стоило бы стыдиться, но, глядя на них, я начинаю в этом сомневаться.
— Радвасвидетьхорошовыглядите, — первое, что приходит мне в голову.
— Радует то, — отвечает Руфус, — что ты не пьян в стельку.
— Нет, я совершенно пьян, — говорю я.
Эдвард ухмыляется и обменивается взглядами с Руфусом.
— Мы тебя искали, — говорит Руфус.
— О, мне очень жаль. — С чего вдруг я стал извиняться? — А зачем я вам понадобился?
— Ничего особенного. Мы только что пообедали в «Casse Croute».
— Не может быть. Черт! Черт! Черт! Почему вы меня не позвали? — спрашиваю я.
— Тебя не было на месте, — говорит Руфус.
— Не было, но… ладно. Теперь мы вместе. Я здесь с «Громом». Присоединяйтесь к нам. Я уверен, что возражений не будет.
— Может быть, — говорит Руфус, так что я не могу сообразить: то ли он имеет в виду, что не будет возражений, если он и Эдвард присоединятся к нам, то ли у них могут быть возражения, даже если их не будет у «Грома».
Когда я возвращаюсь к столику, меня ожидает там текила-сламмер, а вот стула нет. Все остальные уже осушили свои стаканы, с шумом и напоказ. Никто не обращает внимания, когда я выпью свой.
Мне нужно найти стул. Свободных стульев нет, поэтому мне приходится сесть на один вместе с Т-Дж., в том конце стола, который выделен отверженным, вдали от Брюера и хорошеньких секретарш. В мое отсутствие был выпит еще один круг текила-сламмеров, и я покорно выпиваю свой. Пузырьки газа ударяют мне в нос, и я чувствую себя не очень хорошо. Black поет, что не стоит плакать. Жизнь замечательна, замечательна.
Все стало несколько расплывчатым, в стиле импрессионистов, как и должно быть после пяти пинт пива и двух текила-сламмеров.
Я как-то замечаю, что на другом конце стола Руфус и Эдвард приняли приглашение Брюера присоединиться к нему. Брюер распространяется о профессионалах и любителях — о тех, кто не умеет держать выпивку и не знаком с хорошими манерами.
Правильно, думаю я, нестоящие люди. Как бы я хотел быть там вместе с ними и включиться в обвинительную речь против тех, кто не умеет держать выпивку и не знаком с хорошими манерами. Но, подавшись вперед, чтобы лучше их слышать, я задеваю чей-то стакан, и он проливается на колени сидящей сбоку от меня секретарши.
— Черт! Крайне сожалею, — говорю я, доставая грязный носовой платок из кармана брюк.
Девушка настойчиво утверждает, что ничего страшного и она вытрет пролитое сама.
Во всяком случае, мне приходится принести ей новый коктейль.
Когда я возвращаюсь с ним, Брюер заявляет, что теперь моя очередь идти за сламмерами.
— Мог бы сказать раньше, я только что был у стойки.
Брюер шепчет что-то Руфусу и Эдварду, и они медленно кивают, глядя на меня.
Но это хорошо. За текилой теперь иду я, и это значит, что я не пропущу очередной раунд «все вдруг».
Мы все накрываем свои стаканы подставками под пиво и дважды крепко стучим донышками по столу. На третьем ударе мы одним ловким движением поднимаем стаканы ко рту, переворачиваем резким движением кисти и выплескиваем пенящееся содержимое себе в горло. Эта операция выполняется по-военному точно, и я еще раз чувствую себя частью единого целого.
— Так вкусно? — спрашивает девушка, коктейль которой я пролил.
— Пожалуй, — говорю я. — Хочешь попробовать?
— Лучше не нужно, — говорит она, — я уже достаточно пьяна.
Вдруг у меня возникает к ней интерес.
— Сигарету? — я предлагаю свою пачку «Консулата».
— Ментол, — говорит она. — От них не становятся бесплодными?
Все так говорят, и я всегда отвечаю одинаково:
— Ну, нужно же как-то снижать потенцию.
Она хихикает.
Будь я трезв, такая реакция опечалила бы меня.
Хорошенькая ли она? Трудно сказать, потому что ее лицо все время теряет фокус.
Я не знаю, о чем еще говорить с ней. Даже если бы знал, то промолчал бы, потому что это было бы нарушением этикета «Грома». Это мальчишеский вечер. Девушки нужны для украшения или чтобы производить на них впечатление, но общение с ними не рекомендуется.
Кроме того, Брюер делает важное объявление, детали которого я не могу разобрать, потому что девушка начинает задавать мне вопросы о том, в каком колледже я учусь и что читаю. Кажется, что-то относящееся к членству.
— Английском, — отвечаю я девушке. — Т-Дж., что он говорит?
— У нас будет «ночь длинных ножей».
— Заманчиво. Кого будем убивать? — спрашиваю я.
— Мне кажется, что тебя.
Я пытаюсь определить, шутит он или нет. Он выглядит серьезным. Но иногда он может прикидываться простачком, этот Т-Дж.
— Ну-ну, — слабо усмехаюсь я, — как в том бондовском фильме.
— Каком? — спрашивает он.
— Ты знаешь — «Живи и дай умереть». Он там видит в Новом Орлеане похороны и спрашивает у соседа: «Кого хоронят?» — а тот говорит: «Тебя», — и убивает его.
— Возможно, — бормочет Т-Дж, глядя в сторону Брюера.
— Я помню эту сцену, — говорит девушка.
— Это хорошо. — Я тоже пытаюсь разобрать, что говорит Брюер. Возможно, это уменьшит мое растущее беспокойство.
— Больше всего мне нравится то место, где он прыгает через крокодилов, — говорит она.
— Через аллигаторов, — говорю я. — В Америке нет крокодилов.
— Хорошо, аллигаторов, — говорит она.
— На самом деле, как я припоминаю, в Америке есть крокодилы, в болотистой части Флориды. Как тебя зовут? — спрашиваю я.
Она говорит мне, и я тут же забываю.
Я сообщаю ей, как зовут меня.
— Я знаю, — говорит она.
— Вот здорово… Откуда ты знаешь?
— Ты мне уже сказал раньше.
— Черт! Я подумал, что моя слава идет впереди меня.
— А чем ты славен?
— Ну… Тем, что я крутой, интересный… — Я едва не добавил «сексуальный» и «внешне привлекательный», но это было бы совсем глупо.
Девушка оценивает меня понимающим взглядом опытной женщины, что вызывает у меня беспокойство.
— Значит, ты крутой и интересный, да? — говорит она.
Я поворачиваюсь к Т-Дж. в надежде на помощь, на грубое замечание, на все, что может остановить превращение ситуации в тяжелую и серьезную. Но Т-Дж. занят девчонкой, сидящей у него на коленях. А теперь я замечаю еще нечто ужасное. Перед всеми в нашей компании стоит текила-сламмер. Перед всеми, кроме меня.
Конечно, могла произойти ошибка. Я уверен, что это ошибка. Не могли же они поступить так жестоко. Или могли?
Я скольжу взглядом с одного лица на другое. Никто не отвечает на мой умоляющий взгляд. Очевидно, это не умышленное пренебрежение. Просто их мысли заняты другим.
