Пат Бут - Беверли-Хиллз
– Пауле можно позавидовать, – по-рыцарски вступился за женщину Парселл. – В нашем возрасте мы уже вряд ли способны влюбиться в кого-нибудь.
– За исключением самих себя, – сказал Уинтроп.
Неловкое молчание накрыло всех, как грозовая туча.
Роберт перехватил взгляд Паулы и постарался предостеречь ее. Наконец-то – так ему показалось – она поняла, что осы зашевелились в своем гнезде и что именно она, пусть неосознанно, растревожила их.
– Конечно, я здесь всего лишь случайный наблюдатель, но мне страшно интересно, – дипломатично вмешался Роберт. – Что бы я еще хотел, так это взглянуть на фактически существующие апартаменты. Ну и, разумеется, услышать от вас оценку моим предложениям. Затем я собираюсь забрать от вас Паулу на ленч.
Уинтроп Тауэр иронически вскинул бровь.
– В Америке, как и в Индии, дизайнеры соблюдают принцип – во всем уступать кинозвездам. Полагаю, нам так и надо поступить и принять твой план, – сухо произнес Тауэр, вставая, и добавил после короткой паузы: – Думаю, мы все здесь посмотрели… – Он явно хотел сказать: «Мы достаточно здесь всего насмотрелись». – Огромное спасибо, Питер. Не пообедать ли нам как-нибудь?
– Или хотя бы вместе распить бутылочку, – откликнулся Питер с ухмылкой.
«Лучше вылей ее себе на парик, дешевый пижон», – подумал Тауэр.
– Я счастлива, что познакомилась с вами, – сказала Паула. – Ваша мебель – это нечто особенное!
– О да! – съехидничал Тауэр. – Когда он выставит меня из моей фирмы, то начнет закупать ее оптом.
Уже в лимузине Паула попыталась разрядить ситуацию.
– Прости, Уинти, если я чем-то тебя расстроила.
Он мгновенно капитулировал.
– Что ты, дорогая, совсем нет. Ты же меня знаешь. Я только не мог вынести, когда ты твердила одно и то же, как попугай, восхваляя его мебель. Самодовольный старый потаскун выглядел так, словно кончил впервые за много лет.
Паула рассмеялась, но сдаваться не собиралась.
– Но она и вправду великолепна.
– Относительно. Я видал и похуже, – уступил Уинтроп.
Смеясь, Паула просунула руку под его локоть, показывая, что все плохое позади.
– Поверишь или нет, но когда-то я был так же юн, как и ты сейчас, – отреагировал он с печальной самоиронией.
– Будь со мной всегда рядом и помолодеешь, – посоветовала Паула.
– А можно и мне слоняться где-нибудь поблизости? – спросил Роберт полушутя-полусерьезно.
Он знал, что она права. Ей удавалось повернуть время вспять. Воздух вокруг нее был насыщен озоном, и в нем проскакивали электрические разряды. В ее присутствии краски становились ярче, запахи – ощутимее, звуки – громче. Если это не эликсир молодости, тогда что это?
Паула уютно прижалась к нему, и он ощутил упругость ее груди, сладость ее дыхания, покалывание искорок, вылетающих из ее смеющихся глаз.
– Тебе разрешено болтаться возле меня так близко, как тебе захочется, и столько, насколько хватит терпения.
– Не слишком увлекайтесь, детишки, в присутствии взрослых, – предупредил Тауэр, но они его не слышали.
Они удалились в свой собственный мир, куда другим доступа не было. Они уже познали друг друга – не то, что каждый хранил в сознании и в душе, открылось им, а гораздо более важное – секреты тела. И только это имело значение. Ночь любви они провели в горниле страсти, и память о пережитом экстазе все еще жила в них. Любое прикосновение тотчас разжигало слегка подернутые пеплом, но по-прежнему раскаленные угли. Мысли о том, что было сейчас скрыто под одеждой, возбуждало их обоих до предела, за которым могло начаться безумие. Словно вулканическая лава клокотала под тонкой пленкой.
– Я вспоминаю вчерашнюю ночь, – шепнул он.
– А я думаю о сегодняшней, – прошептала она в ответ.
Невыносимая боль в ногах терзала Роберта, однако все окружающие, казалось, не испытывали подобных страданий. Они скользили по льду с улыбками на лицах, щеки их рдели румянцем, руки плавно двигались в такт вальсовым мелодиям, льющимся из громкоговорителей, развешанных на высоких мачтах. Но Роберту крайне требовалась передышка, и он, прервав круговое движение, приковылял к ярко-алому пластиковому барьеру, обрамляющему каток Уоллмана.
Когда они расстались со знаменитыми дизайнерами, Паула вновь вернулась к своей навязчивой идее.
– Роберт, пойдем на каток, пожалуйста.
Он мгновенно сдался под напором ее энтузиазма. И вот сейчас он выискивал ее взглядом в круговерти цветных пятен, лодыжки его жутко болели, а какофония несовместимых звуков – музыки и шороха стальных коньков о лед – резала слух.
Сияющая Паула подлетела к нему.
– Ради бога, скажи, где ты обучилась этому?
– Отец учил меня, когда я была еще маленькой. В Майами был каток. Он иногда возил меня туда на уик-энд. Я не вставала на коньки целую вечность, но, оказалось, прежние навыки не забываются.
– Сколько тебе было, когда умер твой старик?
– Пятнадцать. – Она слабо улыбнулась, вытолкнула торопливо ответ, надеясь, что на этом тема будет закрыта.
Роберт в измождении повис на барьере, как отведавший крепких кулаков боксер, но все равно он выглядел божественно в спортивном наряде – голубых джинсах, шерстяном свитере, черном, как ночь, и мягкой фетровой шляпе, белой, как день. Близость Паулы помогала ему превозмочь усталость и боль. Силы возвращались к нему, причем с быстротой почти сказочной.
Он всегда считал, что хорошо знает женщин, но такая, как Паула, встретилась ему впервые. Она невольно, сама того не ведая, – а, может, наоборот, сознательно, – восполняла пробелы в его образовании. Познавая ее тело, слушая то, что она произносит, улавливая пленительную музыку речи, он все равно не мог раскрыть ее главную тайну, понять ее до конца. И этим недостижимым секретом она еще больше притягивала его к себе.
– Ты очень любила своего отца?
– Да, я его любила. – Паула тоже оперлась грудью о бортик катка.
Ее плечо, обтянутое мягкой шерстяной материей, касалось его свитера и излучало тепло. Она была рядом, но он, оборачиваясь к ней, не видел ее лица, а только помпон на вязаной шапочке.
– Знаешь, что он умел? Он мог… проникнуть мне в душу и зажечь там свет.
– А твоя мать не могла. Да?
Как он угадал? Или любовь настолько обостряет интуицию, что человек, которого ты любишь, становится для тебя прозрачным?
– Да, не могла. Как-то получалось, что папа заслонял ее… Я была больше его дочь, чем ее… Я во всем полагалась на него.
– А теперь будешь полагаться на меня.
За этими словами крылось многое. «Все твои проблемы решены. Они остались в прошлом. Ты получишь все, что захочешь. Потому что я сильный, я сильный властью над людьми, которые повелевают другими людьми, и, значит, я властвую над всеми. Позволь мне угождать тебе. Назови любое желание. Дай мне шанс показать тебе, как я могущественен».
