Пат Бут - Беверли-Хиллз
– Паула? Это Роберт.
– Привет, Роберт.
– Я торчал в монтажной все эти дни и ночи напролет.
– Надеюсь, что ты добился, чего хотел?
– Пока нет.
Очаровательная двусмысленность. Паула догадалась, что он имеет в виду совсем не новый фильм.
– Послушай, Паула, я узнал от Уинти, что вы с ним на будущей неделе собираетесь податься в Нью-Йорк посмотреть какие-то интерьеры.
– Да. Я там никогда не была. Мне так интересно…
– Отлично… – Роберт сделал паузу, ожидая ответной реакции Паулы, но она молчала. – У меня там есть собственный уголок, куда я давно не заглядывал, и было бы неплохо… – опять пауза, от которой сердце то плавилось в огне, то холодело, – если бы ты согласилась, так сказать, погостить у меня, и я бы смог показать тебе Нью-Йорк.
– Я в восторге. – Слова вырвались у Паулы сами по себе.
И вот теперь они уже у входа в его апартаменты. Лифт мягко ушел вниз, и Роберт, бесшумно повернув ключ в замке, отворил дверь в свое королевство.
Апартаменты занимали пентхауз на крыше «Карлайла», и казалось, что ты паришь в воздухе над пространством Центрального парка. Паула окинула помещение профессиональным взглядом.
– Как здесь красиво, Роберт. Я подразумеваю, вид отсюда…
Само помещение не производило особого впечатления. Невыразительная мебель из черного дерева, поднадоевшие аккермановские гравюры, изображавшие морские сражения времен Наполеона, обивочный ситец с преобладанием коричнево-красного оттенка. Телевизор «Сони», пожалуй, был единственным предметом из двадцатого столетия в этом интерьере, досконально выдержанном в стиле короля Георга. Обстановка была нейтральной и безликой, чтобы, не дай бог, не отвлечь внимание от персоны самого хозяина. Возможно, так и было задумано.
– Я рад, что тебе понравилось хотя бы это. – Роберт опустился в кресло и стал изучать ее взглядом, в то время как она изучала его обитель. – Как тебе вообще Нью-Йорк?
– Я думаю, что его жители самые счастливые люди на земле. Как им повезло! Все эти лимузины, частные самолеты, квартиры с видом на Центральный парк.
Она рассмеялась, выдавая, что дразнит его, а он, ненавидящий обычно, когда над ним посмеивались, улыбнулся в ответ.
– Ты увидишь другой Нью-Йорк, настоящий… Обещаю.
– Когда?
– Когда захочешь.
– Знаешь, о чем я всегда мечтала?
– Представления не имею.
– Покататься на коньках.
– Нет проблем. А ты сможешь?
Она присела напротив него.
– Ты о моей ноге?
– Нет. Я просто… умеешь ли ты кататься?…
– Вот и нет, у тебя по-прежнему не идет из головы мое увечье. Роберт! Неужели это так ужасно? А я с ним уже свыклась. В тот вечер на «черном» балу ты отшатнулся от меня, как от прокаженной.
Роберт явно желал уйти от неприятного разговора.
– Да нет… не так… Я лишь сказал, что необязательно с этим мириться. Почему не исправить этот дефект? Ведь это возможно? – Он внезапно разволновался, словно демон, которого он старался усыпить, вновь вступил с ним в борьбу. – Что с тобой произошло, Паула?
– В детстве со мной случилось несчастье. У меня нога попала между пирсом и лодкой, и треснула кость. Когда она срослась, левая нога оказалась немного короче правой. Чтобы это исправить, требовалась дорогостоящая операция, а у нас, конечно, не было таких денег. Я сжилась с этим, привыкла, и все вокруг тоже. Я могу двигаться свободно, как захочу. И, разумеется, смогу кататься на коньках.
Роберт сочувственно кивнул и вернулся к объяснениям:
– Я знаю, что это нелепо, но я обозлился невесть на что, на саму природу, которая испортила такое совершенство, как ты. Если дело лишь в деньгах, то я буду только рад…
– Устранить то, что тебя раздражает?
Ее ирония задела Роберта.
– Прости меня, Паула. Я не мог справиться с собой. Такой уж я есть – сумасшедший в некоторых вещах.
Он обожал женщин, пленялся их красотой, и каждый малейший изъян в их внешности воспринимал как нарушение естественного порядка вещей и как оскорбление лично ему. Но как он мог излить все это ей и не показаться при этом безумцем?
– Ты не можешь любить меня такой, какая я есть? Я должна измениться?
– Я ничего не хочу менять в тебе, Паула.
– Тогда скажи, что ты хочешь от меня.
Она встала, сделала шаг к нему. И еще шаг.
Дыхание покинуло его незаметно, как вор, скрывшийся в ночи. Ему еще столько надо было ей сказать, но тело уже заговорило вместо него.
Паула застыла на месте между его расставленных ног, коленка ее касалась его колена, ее аромат проникал ему в ноздри. Она приблизилась именно за тем, чтобы до нее дотронулись. Она этого ждала, она этого хотела. Разрешение он прочел в ее глазах. И приглашение.
Какую-то секунду Роберт еще медлил. В прошлом в подобных ситуациях он даже не задумывался. Им управлял инстинкт. Сейчас, в чужом для себя мире, название которому была Любовь, он испугался ответственности.
Его руки легли на ее бедра, и он притянул ее к себе. Паула опустилась ниже, удерживая взглядом его взгляд. Край платья пополз вверх, обнажая полоску загорелой кожи над черными чулками.
Вместе они пересекли опасную черту, за которой начиналась область интимности. Он гладил ее волосы, чувствуя пальцами исходящее от них тепло, и тихо постанывал в предвкушении еще большего наслаждения.
Паула улыбалась ему отрешенно и загадочно, а пальцы ее совершали работу, отыскивая и расстегивая пуговицы и освобождая его от одежды. Роберт закрыл глаза и услышал ее вздох, когда она добралась до его напряженной плоти. Она принялась подвергать Роберта нежной пытке, сначала лишь легко касаясь кончиками пальцев, потом становясь все более настойчивой, по мере того как дурман чудесных ощущений заполнял ее мозг.
Пальцы ее проникали в укромные уголки его тела, метались, словно хищники, застигнутые лесным пожаром, иногда замирая, иногда отплясывая бешеный танец, и непредсказуемы были их движения, но в результате его охватила дрожь, и при каждом прикосновении Роберт испытывал поистине танталовы муки. Однако, лишь только Паула переставала дразнить его, тело и разум требовали, чтобы мучения продолжались.
– Паула… Паула… – шептал он, сжимая ее в объятиях и словно умоляя принять его в себя, распорядиться его жизнью так, как она того пожелает.
Сила, пришедшая извне, заставила его медленно приподняться, выпрямиться, будто готовясь к полету, и она сделала то же самое, зная теперь наверняка, что он возьмет ее с собой. Так они и стояли, почти неподвижно, может быть, с минуту, тесно прильнув друг к другу, пока ее рука не пробудилась вновь и его плоть немедленно не откликнулась на это.
Губы ее раздвинулись, обнажая белоснежный ряд влажных зубов. Языком она провела змеящийся след по его шее, а внизу рукой добилась того, что его плоть от возбуждения вздыбилась. На несколько мгновений она застыла, запрокинув голову и глядя ему прямо в глаза, высказывая безмолвно всю ту правду, которую так давно прятала в себе. Он услышал ее, и его ответное послание, выраженное тоже без слов, а лишь приглушенным стоном, побудило Паулу действовать еще решительнее. Приподнявшись на цыпочках, она подалась вперед, еще теснее прижимаясь к нему.
