Роберта Лэтоу - Ласковый дождь
Полчища мальчишек представляли собой особое сообщество. Они разносили чашки с кофе и стаканы с чаем на латунных подносах, демонстрируя чудеса акробатики и эквилибра, позволявшие сохранить в толчее напитки, не пролив ни капли. Существовала отдельная разновидность мальчишек – чистильщики обуви, которые вцеплялись в клиентов мертвой хваткой.
Низкорослые, смуглые и небритые люди сгибались под тяжестью грузов – бревен, картонных коробок, мотков пряжи, мешков угля, – которые они привязывали к спине и волокли вперед, криками и гиканьем расчищая себе путь. Мирелла подумала о том, что для этих тягловых животных в человеческом обличье нет ничего невозможного, когда вдруг увидела пианино, плывущее среди толчеи на двух волосатых, кривых ногах, обутых в стоптанные сандалии. В следующий момент великолепная реакция Дауда спасла ее от неминуемого столкновения с огромным сервантом с зеркальными дверцами. Она стала свидетельницей столкновения между пятифутовой горой пустых бочек и грудой металлических прутьев длиной в пятнадцать футов. Грохот, который раздался в ту же секунду, напоминал вступление ударных инструментов в симфонию криков, гогота, улюлюканья и шарканья тысяч ног.
На Миреллу вся эта обстановка произвела удручающее впечатление: все показалось грязным, серым, мрачным, люди – нищими, хмурыми и недружелюбными. Она не увидела того блеска и великолепия, которые обещал ей Адам Кори, ничего из того, что красочно описывали архивы ее предков. Она взглянула на Рашида и никак не могла увязать его образ с толпой турок, поглотившей их на мосту.
Она перегнулась через поручень и стала рассматривать суда и лодки всех возможных размеров и очертаний, бороздившие воды Босфора. Паром сновал между причалами, перевозя людей с одного берега на другой. Каики, груженные фруктами, рыбой и свежими овощами для местных рынков, играли в догонялки с танкерами и океанскими лайнерами под ливийскими, греческими, турецкими, русскими и иранскими флагами. Суета акватории примешивалась к сутолоке на мосту, и у Миреллы начала болеть голова.
И вдруг освещение изменилось. Солнце медленно перекатилось через мост и на несколько секунд окрасило все вокруг в теплые тона византийского золота. Гаснущее светило продолжало свой путь, и небо постепенно приобретало сияющий золотисто-розовый оттенок с редкими кроваво-красными проблесками.
И тогда произошло то сказочное превращение, о котором говорил Адам Кори. В сгущающихся сумерках начало таять столпотворение на мосту, а мистическое освещение пробудило в сознании Миреллы романтические образы, заставившие ее всем сердцем потянуться не к Рашиду, стоявшему рядом и не сводящему с нее влюбленного взгляда, а к Адаму Кори. Она вдруг поняла, что нет для нее на свете человека ближе, чем он, и ни расстояние, ни время не властны это изменить. Это открытие ее поразило.
Пронзительный крик муэдзина, призывающего правоверных на вечернюю молитву, разнесся над городом и проник в сердце Миреллы. Она взглянула на Рашида, и на глаза у нее навернулись слезы – так болезненно было это мгновенное осознание своего одиночества, отсутствие в жизни истинной любви, к которой она стремилась всей душой.
Магия момента, как в сказке, спасла ее и принесла успокоение. Она почувствовала себя утешенной и обласканной, как в тот день, когда впервые увидела Адама Кори. Она снова посмотрела на Босфор, и ей показалось, что по серебристо-черной водной глади уплывает прочь какая-то тень, постепенно принимающая очертания человеческого тела. Мирелла вдруг отчетливо поняла, что это покидает ее измученная, истерзанная печалью часть ее души. Она инстинктивно потянулась к ней, но тень обернулась птицей и скрылась в направлении Черного моря.
Чувство одиночества чудесным образом растаяло вместе с улетевшей морской птицей. Миреллу вдруг озарило: Адам Кори любит ее той любовью, какой она никогда прежде не знала. Сердце забилось у нее в груди, как пойманная птица, мысли смешались, и она совсем не сразу поняла, что любит его так сильно, как никого никогда не любила. Что может быть прекраснее, чем отдать половину своей души человеку, которому это необходимо!
Рашид схватил Миреллу за руку и сжал ее так сильно, как только мог. Она была теплая, почти горячая. У него вдруг возникло странное чувство, что с Миреллой что-то происходит, что она вдруг как-то изменилась и мыслями она сейчас очень далеко и, возможно, именно в этот момент он теряет ее навсегда. Чем бы ни объяснялась эта странная перемена в ней, ему это не нравилось. Она перестала смотреть на воду и повернулась к нему.
– Не оставляй меня! – требовательным тоном проговорил он.
В этот момент раздался оглушительный гудок парохода, проходившего под мостом, и его слова не достигли ее слуха. Он притянул ее к себе и пристально посмотрел ей в глаза.
– Я не слышу! – прокричала она. – Что ты сказал?
Но момент был упущен. Он уловил едва заметную перемену в ее взгляде и понял, что внутренне, духовно она уже с ним простилась. Оставалось выяснить, сохранилась ли еще между ними эмоциональная связь. Рашид решил сделать это сегодня же ночью. Однако впервые за все время их общения у него возникло сомнение в том, что ему удастся подчинить себе Миреллу. Сейчас перед ним стояла женщина, угрожающая его образу жизни, – женщина, которую ему следует опасаться. И мысль о том, что он близок к тому, чтобы в нее влюбиться, испугала его. Пароходный гудок затих вдалеке.
– Так что ты сказал? Я не расслышала, – повторила она.
– Я сказал, что нам пора идти, – ответил он, еще сильнее сжимая ее руку.
– Ты делаешь мне больно, Рашид, – поморщилась она.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал ее, затем улыбнулся и, обняв ее за талию, двинулся по мосту. Один телохранитель расчищал им путь, другой следовал сзади.
– Стамбул подарил тебе один из своих чудесных закатов, как ты и хотела. Даже муэдзин не опоздал ни на минуту и превзошел самого себя. Ты довольна?
– Да, я счастлива. – Она прижала его руку к своей груди и тихо улыбнулась.
У дверей многочисленных кафе зажглись переносные газовые фонари, и мост украсила россыпь белых звездочек, напоминающая Млечный Путь. Шипение газа добавилось к какофонии звуков, а запахи керосина и воска смешались с ароматами пряностей. Освещенный ночными огнями Стамбул с того места, где находилась Мирелла, был похож на стоянку первобытных людей, но в то же время выхваченные из темноты огнями соборы и памятники придавали ему сходство с экзотической метрополией. У Миреллы захватило дух от восхищения, и она остановилась.
– Это очень необычный город, я так рада, что оказалась здесь. Я, наверное, никогда бы не приехала сюда, если бы ты не соблазнил меня в «Клэридже». Рашид, сейчас я переживаю лучшие моменты в моей жизни, и я всегда буду благодарна тебе за это. Впрочем, любые слова благодарности за такой дар звучат банально.
