Даниэла Стил - Алмазный браслет
Вскоре после этого они уехали в ресторан. Саша пригласила с собой нескольких человек, с которыми Лайам должен был легко найти общий язык, и, конечно, художника, героя сегодняшней выставки. Всего набралось четырнадцать человек, их усадили за длинный стол, и весь ресторан вокруг них хлопотал. А больше всех – Саша. Она, как наседка, пеклась обо всех и каждом, следила, чтобы никого не обделили и чтобы всем было хорошо и весело. Вот за эту заботу о людях Лайам ее и любил. Она была доброжелательна, открыта и внимательна ко всем. А девиц вроде ее доченьки никто, кроме собственной персоны, не волнует. Саша делала все, чтобы Лайаму было удобно, чтобы он чувствовал себя значительным и желанным гостем в этой компании. И в ее жизни. А в этом он больше всего и нуждался.
Ничто в ее поведении не говорило о том, что между ними существуют близкие отношения. Она ничем себя не выдала, ни взглядом, ни прикосновением, ни словом. Она дала всем понять, что ценит его как художника, а заботится о нем на правах устроительницы его дел. И со всеми другими она была так же приветлива.
Вернувшись домой, Лайам похвалил ее. Он совершенно освоился в ее квартире. Можно было только догадываться, в какое негодование пришла бы Татьяна, если бы увидела, как он курит сигару, развалясь в спальне в любимом кресле ее отца. Для Татьяны все связанное с отцом было свято. Она много раз давала понять матери, что рада, что Саша ни с кем не встречается, и надеется, что так оно и будет. Старший брат смотрел на вещи куда более реалистично. Он хотел прежде всего видеть маму счастливой, а она сама разберется в том, что или кто может сделать ее счастливой.
– Саша, ты чудо! – сказал Лайам, с улыбкой глядя на нее сквозь сигарный дым. Она даже курить ему здесь позволяла, говорила, что ей нравится запах, да он ей и в самом деле нравился. Артур всегда выбирал только самые качественные сигары, кубинские. – Вернисаж прошел замечательно. Ты всех сумела убедить, что Хочкис – большой, настоящий художник. Он сам – на седьмом небе, этот Хочкис. – Так звали художника, героя дня. – Он весь вечер твердил, как мне повезло, что меня тоже ты представляешь. А главного-то и не знает! – Лайам рассмеялся, Саша – следом.
– Рада, что ты доволен. – У нее был по-настоящему счастливый вид. Она привыкла всю себя отдавать и своим художникам, и покупателям. И успех ее вернисажей был ее личным успехом и радостью.
– Еще бы! – поддакнул Лайам, любуясь ею. Она уже переодевалась ко сну. Она его совсем не стеснялась, как будто они прожили вместе уже много лет. – Вот Татьяна твоя меня напугала, – признался он, гася сигару.
– Не говори глупостей. Она еще девчонка. Потому и строгость на себя напускает. Она была очень привязана к отцу и питает ко мне собственнические чувства. Я тебе уже говорила, она очень бескомпромиссный человек. Должно быть, решила, что ты – очередной сексуально озабоченный художник, вздумавший за ней приударить. Вообще-то зря она так одевается. Неудивительно, что мужики на нее клюют. Просто вызывающий вид!
– Выглядит она сногсшибательно, – согласился Лайам, но при этом не питал насчет Татьяны никаких иллюзий. Наверное, Саша лучше знала дочь. – Она совсем не похожа на Ксавье. Тот может поговорить с бездомным и убедить его в том, что он король. А рядом с Татьяной я чувствовал себя, как кусок дерьма у нее под ногами. – Это было, возможно, преувеличение, но Саша огорчилась.
– Она немного избалована, слишком много внимания к ее персоне. Но сегодня она была очень хороша.
– Она вообще очень хороша собой, а не только сегодня. – Что ему не понравилось, так это ее ледяной тон. Саша была как ярко горящая свечка, причем этот огонек светил неугасимо. А Татьяна как айсберг, протяни руку – и наткнешься на холодный лед.
– Она очень похожа на моего отца. Тот тоже был чрезмерно строг, хотя, думаю, тебе бы он по-нравился. – В то же время Саша не сомневалась, что на Симона картины Лайама не произвели бы никакого впечатления. Отец всю жизнь, до смерт-ного часа, не жаловал молодых художников, хотя от прибыли, которую приносила семье Сашина страсть, не отказывался. Но работы современных мастеров он никогда не понимал и не признавал.
– Какие планы на завтра? – спросил Лайам, укладываясь в постель. Взгляд у него был много-значительный, да Саша и не возражала. Эта постель уже давно принадлежит им двоим.
– Я подумала, может, на море съездим? – предложила она, а он уже обнимал ее.
– Я с удовольствием, – сказал он и поцеловал ее.
– Отлично, – поддакнула Саша, ответила на поцелуй, и все на свете перестало для нее существовать, остался только Лайам.
Утром она поехала в галерею, просмотрела и осталась довольна отзывами прессы, а после ужина они укатили в Саутгемптон. По дороге захватили кое-какой еды и на место прибыли в десять часов. Немного посидели на веранде за разговором. Говорили обо всем. Рано легли спать, опять занимались любовью, а утром отправились гулять по берегу. Жизнь все больше входила в размеренную колею. После обеда, сидя на пляже, Лайам сообщил, что подумывает осенью перебраться с мастерской в Париж. Это будет проще, чем каждую неделю мотаться из Лондона, что и утомительно, и накладно. Он хотел и в будни быть рядом с ней.
Оба понимали, что рано или поздно об их отношениях станет известно. Бернар уже был в курсе. Но Лайам не собирался шумно вторгаться в ее жизнь. Он соглашался, что у них очень непохожий образ жизни и окружение, и был вполне доволен тем, что у них было общего. Выходило, что на таком уровне отношения возможны, причем с точки зрения обоих. Лайама это очень радовало, а Саша тоже медленно, но верно убеждалась в его правоте. Хоть она и многого вначале опасалась, выходило, что ничего невозможного нет.
Вечером они поехали в кино, а потом легли в постель и, обнявшись, говорили о всякой всячине и смеялись, когда снизу до них вдруг донесся какой-то звук. Внизу явно кто-то был.
– У тебя нет кнопки для вызова полиции? – шепотом спросил Лайам, и Саша отрицательно мотнула головой.
– Есть какая-то штука, только не знаю, где, – прошептала она в ответ.
Внизу отчетливо слышались шаги, потом человек ступил на лестницу. Лайам огляделся по сторонам, схватил кочергу и в тот момент, когда шаги уже были совсем близко, распахнул дверь настежь. Одновременно он зажег свет и теперь с кочергой наготове красовался в дверях Сашиной спальни в чем мать родила. Прямо перед ним стояла Татьяна, на лице ее застыл ужас. Рядом с ней на лестничной площадке был молодой человек. При виде Лайама девушка вскрикнула, он тоже. Сцена была как в кино. Татьянин кавалер подскочил и встал рядом, а Саша заняла позицию бок о бок с Лайамом. Она тоже была не одета и смотрела на дочь в панике. Татьяна не говорила, что собирается приехать. Она, видимо, думала, что мать сюда больше не приезжает. Саша не рассказывала ей о своих поездках, а уж объясняться насчет Лайама и вовсе не собиралась.
