Татьяна Веденская - Муж объелся груш
Эпилог
Хотелось бы отдельно коснуться вопроса моей диеты. Когда я родила своего второго ребенка – сына, я весила опять семьдесят три кило, так как питалась в последние месяцы беременности в основном плавленым сыром и слоеными булочками. Особенно я «выступила», когда лежала на сохранении на двадцать пятой неделе. Там делать мне было абсолютно нечего, так что я мела все, что исправно приносил мне помешанный на чувстве долга Федор. Так что похудение мое на кофейной диете фактически провалилось. И когда я вышла из роддома и с ужасом встала на весы, то поняла, что надо начинать все заново. Однако как начинать заново, я не знаю, потому что кормлю грудью и даже не представляю себе, как кофе и… кофе может отразиться на здоровье ребеночка. Да к тому же Федор действует на меня совершенно расхолаживающе – постоянно говорит мне, какая я красавица, хватает за особо круглые места и умоляет в этих местах хотя бы оставить все как есть. Я в душе против этой идеи и планирую начать худеть, как только – так сразу. А пока… Пока как-то так.
Мы поженились, я была на четвертом месяце. Это Федор настоял, чтобы мы поженились до того, как родится ребенок.
– Я не хочу, чтобы ты думала, что я тебе не доверяю. Это мой ребенок, и мне не надо этого никак проверять, – сказал он, стоя в очереди в загс.
– Я не думаю, что ты мне не доверяешь. И ты можешь проверять все, что захочешь. И когда захочешь. Для этого совершенно не обязательно жениться.
– Ты что, не хочешь выйти за меня замуж? – обиделся он.
– Конечно, хочу. Даже не надейся, – рассмеялась я.
Свадьба была скромная, у нас в квартире. Мы пригласили Люську в свидетельницы, мама и папа, хоть и несколько взъерошенные, сидели чинно и вежливо улыбались моему новому мужу. Семейная честь была соблюдена, так чего же не улыбаться. Нинэль же откровенно завидовала, глядя на нашу отдельную жилплощадь, на большую кухню, в которой я так деловито и по-хозяйски накладывала салаты.
– Счастливая! – вздохнула она, плюхнувшись на стул. – Нашла кому родить. Угадала.
– А то, – усмехнулась я и, совсем как в детстве, показала ей язык.
– Ну и ладно. Все равно я желаю тебе счастья, – вздохнув, сказала она.
– Я знаю. А я желаю тебе успеть родить до расселения. И тогда все будет в шоколаде, – сказала я, и Нинка мечтательно зажмурилась.
Вопрос с этим странным отцовством Федора решился очень просто. Оказывается, у Федора действительно не самые подвижные в мире эти самые, хвостатенькие. Но… ничего смертельного, если только у женщины нет проблем с оплодотворением. У меня их, как выяснилось, нет. Но он все-таки не утерпел и съездил к доктору, который вел его с женой тогда, на протяжении десяти лет. И доктор сказал, что иногда так бывает, что с какой-то одной, определенной женщиной ну никак не получается завести детей. Иногда это значит, что просто не судьба. Или, наоборот, судьба. Федор говорит, что его судьба – я, но я так думаю, что по-настоящему без ума он от одного-единственного человечка на свете – своего сына, который (естественно, кто бы сомневался) похож на него как две капли воды.
Денис недолго играл в почтенного папашу. Уж я не знаю, какие аргументы приводила моя человечнейшая свекровь, чтобы заставить его тогда просить у меня прощения. Но факт остается фактом, Денис после того, как я вышла замуж, интересоваться Сонькиной судьбой перестал. А зачем, если есть такой удобный отчим? Денис всегда шел по пути наименьшего сопротивления. И теперь мы с Федей подумываем, как бы приучить Соню называть его папой. Нет, это не значит, что она не будет знать правду. Просто почему бы им с братом не называть папой одного и того же мужчину? Во всяком случае, мы полагаем, что стоит попробовать.
Вот так я теперь и живу тихой семейной жизнью, под защитой синенького штампа в паспорте, после которого моя семья, а точнее, мои папа и мама сильно расслабились и снова стали считать меня хоть как-то устроенной. Но, думаю, несмотря на это, после всего того, что было, они постоянно ожидают от меня каких-нибудь сюрпризов. И они правы, без сюрпризов я обойтись не могу. Знаете, как я назвала сына? Ираклий. В честь дедушки, папиного папы из Тбилиси. Побыв почти год в качестве изгнанницы, опозорившей семейные устои, я подумала, что положение это не может понравиться никому. Так что решила, что маленький шаг для человека может принести большую пользу всей семье Киселевых. Федор, конечно, какое-то время сомневался, пробовал на вкус сочетание Ираклий Федорович, но потом смирился и как-то даже полюбил это имя. Во всяком случае, перестал капризничать. Дело мира – оно важнее личных предпочтений. В общем, назвала я сынишку Ираклием, сделала хорошенькую фотку: я, Федор, Сонька и Ираклий, все подписала и отправила по адресу в Тбилиси, его для меня раздобыла Нинэль. Что и говорить, иногда от ее шпионских навыков бывает большая польза. Покопалась сестрица в папиных архивах. В общем, отослала я письмо, прошло месяца четыре, а потом что началось! Выяснилось, что мой дедушка Ираклий вообще-то еще жив. И что он там, в этой своей Грузии, сидел страдал, что не может найти способов примириться с сыном. А тут я, со своим письмом. И со своим сыном. В общем, приехали они. Сколько было слез пролито, сколько слов сказано. Папа меня поначалу чуть не убил за такую самодеятельность. А потом мы с ним сидели и пили молодое дедушкино вино и мечтали, как поедем летом в гости к далекой неизвестной родне. А к чему враждовать? Чего нам делить? Уж лучше будем жить дружно, как коты Леопольды. И мед-пиво пить, и по усам пусть течет и в рот попадает. Кстати, мою Соньку этот вопрос очень волнует, как это – мед-пиво. То есть мед отдельно и пиво отдельно – это понятно. А вместе? Это ж гадость какая-то! И знаете, я с ней согласна. Что тут скажешь, устами младенца!..
Сабурово, 2010
