Дж. Редмирски - По дороге к любви
— За что? — взывает он через дверь.
— Мне надо пописать!
— Подумаешь, я бы отвернулся, и все!
— Поди лучше принеси свое грязное белье!
— Но…
— Быстро-быстро! Иначе мы вообще никуда не пойдем!
Так и вижу, что он вытянул нижнюю губу… Впрочем, вряд ли. Стоит небось и скалится там за дверью, черт бы его побрал!
— Ладно, — слышу его голос, — так и быть.
Открывается и захлопывается входная дверь.
Покончив с делами в ванной комнате, быстренько собираю грязное белье, сую в сумку и надеваю вьетнамки.
Глава 23
Итак, сначала идем стирать, и на этот раз, вынимая вещи из сушилки, я не рассовываю их кое-как обратно по сумкам, а аккуратно складываю каждый предмет. Он пытается протестовать, но я делаю все по-своему. Потом отправляемся в город. Он долго водит меня по разным местам, даже на кладбище Святого Луи, где гробницы расположены над землей. Я такого еще никогда в жизни не видела. Потом проходим всю Канал-стрит от начала и до конца, выходим к Всемирному торговому центру Нового Орлеана и здесь (наконец-то) находим «Старбакс». Пьем кофе, разговариваем, я сообщаю ему о звонке Натали. Мы говорим и говорим, про нее и про Деймона, которого Эндрю, кажется, уже терпеть не может.
Снова идем гулять, проходим мимо ресторана типа «Стейк-хаус», куда Эндрю хочет меня затащить, вспомнив про обещание, которое я взяла с него тогда в автобусе. Но я совсем еще не проголодалась и пытаюсь объяснить бедненькому, лишенному вожделенного куска мяса Эндрю, что мой организм еще не готов в полной мере получить от бифштекса удовольствие.
Нам попадается большой торговый центр, и мне очень хочется зайти туда, ужасно надоела одежда, которую я не снимаю уже целую неделю.
— Но мы же только что устроили большую стирку, — протестует Эндрю, направляясь за мной в недра магазина. — Зачем тебе новые тряпки?
Перекидываю ремешок сумочки на другое плечо и беру его под руку.
— Мы идем куда-нибудь вечером или не идем? — Я тащу его за собой. — Так вот: я хочу найти хоть что-нибудь поприличней.
— Но ты и так выглядишь как конфетка. Вполне прилично одета.
— Мне нужны новые джинсы и какая-нибудь кофточка. — Я останавливаюсь и гляжу на него. — А ты поможешь мне выбрать.
Видимо, он польщен.
— Ладно, — говорит он, улыбаясь, — согласен.
И я тащу его дальше.
— Но слишком не обольщайся, — дергаю я его за руку, чтобы проникся, о чем я толкую. — Я говорю, поможешь, но выбирать буду я, понял?
— Что-то ты сегодня уж совсем распустилась, — замечает он. — Я, конечно, тебя прощаю, но заруби себе на носу, детка, только по своей доброте.
— А с чего это ты сегодня такой добренький? — спрашиваю я уверенно, потому что считаю, что он блефует.
Заглядываю ему в лицо, вижу, как он сжимает губы, и моя уверенность куда-то быстро испаряется.
— Позволь тебе напомнить, — произносит он с умным, загадочным видом, — ты обязана во всем меня слушаться, у нас договор.
Все, уверенности как не бывало.
Эндрю усмехается и точно так же дергает меня за руку.
— А поскольку ты мне разок позволила уже поласкать твои прелести, — прибавляет он, и я таращу на него глаза, — если прикажу лечь и раздвинуть ножки, ты должна немедленно и беспрекословно повиноваться, понятно?
Я незаметно скашиваю глаза по сторонам: вдруг кто-нибудь услышит, что он тут мне поет? Эндрю проговорил все это далеко не шепотом, такого я от него никак не ожидала.
Он замедляет шаг и наклоняется к моему уху:
— Если не будешь слушаться, капризничать по пустякам, придется снова устроить тебе небольшую пытку язычком между твоих миленьких ножек. — Он дышит мне в ухо, и в сочетании с этими жаркими словами меня бросает в дрожь, а между ног становится тепло и влажно. — Теперь твоя очередь, детка.
Он снова отстраняется, и мне хочется пощечиной сбить ухмылку с его лица, но, боюсь, ему это только понравится.
Интересная дилемма. Слушаться его во всем или взбунтоваться, зато получить обещанную «пытку»? Ммм. Кажется, я все-таки куда бо́льшая мазохистка, чем раньше думала.
* * *Наступает вечер, и я готова к вечерней прогулке. На мне новенькие, плотно облегающие джинсы, симпатичный и довольно сексуальный обтягивающий черный топик без бретелек, потрясающие черные туфельки на каблуке.
Эндрю стоит в дверях и таращит на меня глаза.
— Начинаю добреть прямо сейчас, — говорит он, входя в комнату.
На этот раз я заплела две косички, по одной на каждом плече; обе доходят как раз до грудей. И еще я всегда оставляю несколько прядей, которые свободно падают на лицо: я видела, что на других девчонках это смотрится классно, почему бы и мне так не делать?
Похоже, Эндрю тоже нравится. Он трогает косички, гладит их пальцами.
Я краснею.
— Деточка, кроме шуток, черт возьми, я потрясен… Да ты просто красотка!
— Спасибо…
Господи, кажется, я хихикнула.
Тоже оглядываю его с головы до ног. Он все в тех же джинсах, простой футболке и черных туфлях, но кажется мне самым красивым мужчиной на свете, и мне плевать, что на нем надето.
Мы идем к выходу, и в лифте, да и в коридоре тоже, я ловлю на себе взгляды мужчин; и кое-кто из них, оглядываясь на меня, рискует свернуть себе шею. Эндрю замечает это, и, кажется, ему это очень нравится. Вышагивая рядом со мной, он так и сияет. Чувствую, что и у меня щеки краснеют, как помидоры.
Сначала мы отправляемся в какой-то клуб и где-то с часик слушаем живую музыку. Потом хотим выпить, и у меня спрашивают удостоверение личности: а вдруг мне нет еще восемнадцати. Документа с собой не оказалось, и выпить мне не дают. Тогда Эндрю ведет меня в другой бар.
— Тут пан или пропал, — говорит он, когда мы рука об руку подходим к дверям. — Чаще всего спрашивают, но бывает, что повезет, а если тебе на вид не меньше двадцати, то и не заморачиваются.
— Мне будет двадцать один через пять месяцев, — говорю я, крепко сжимая его руку, когда мы переходим на перекрестке оживленную улицу.
— А я, когда увидел тебя в автобусе, очень боялся, что тебе еще только семнадцать.
— Семнадцать?
Неужели я так молодо выгляжу? Сейчас это мне ни к чему.
— Послушай, я встречал пятнадцатилетних девиц, которым можно было дать двадцать, если не больше.
— Так ты считаешь, что мне на вид семнадцать?
— Нет, лет двадцать, думаю. Это я просто так ляпнул.
Ну слава богу.
Этот бар немного поменьше, и публика здесь помоложе: от двадцати пяти до тридцати где-то. В глубине помещения видны несколько бильярдных столов, освещение приглушенное, ярче всего освещены именно эти столы; туалеты справа по коридору. В отличие от первого бара, здесь густо накурено, но меня это мало волнует. Я не люблю курить, но прокуренный бар дело нормальное. Без табачного дыма словно чего-то не хватает.
