Кристина Щукинская - Лабиринты
Слезы потекли по щекам, смывая макияж, оставляя черные разводы туши. Плечи Ксении дрожали. Муж так и остался стоять от нее поодаль, разглядывал, словно диковинную зверушку в клетке.
- Плачешь? - хмыкнул Андрей. На его губах появилась жестокая усмешка. - Поплачь. Хоть так докажешь, что живая. В последние годы мне стало казаться, что я со статуей сплю. Скажи мне, жена, а в постели ты отца часто вспоминала? Говорят, бабы его забыть не могли, бегали, осаждали, а он их забывал сразу же. Ну, так как, Ксюха, сравнивала нас? А?
- Не смей ему подражать! У тебя никогда не получится. Вадим мог одним взглядом заставить замолчать. В нем сила была. Настоящая мужская. У матери спроси, если мне не веришь, - с вызовом бросила Ксения, понимая, что без боя не сдаться.
Муж может ее возненавидеть, подать на развод, вычеркнуть из жизни, но унижать себя она не позволит. Да и не ожидала она от мягкого, спокойного и податливого супруга подобного тона. Было ощущение, что Андрей перед зеркалом разучивает роль для спектакля. Ему не шла циничность. Совершенно не вписывалась в его образ. Всего лишь маска, которую надел на себя мальчик, желая считаться взрослым, походить на кумира детства - такого далекого, но обожаемого отца.
- А я не подражаю! Ты меня так за все эти годы за мальчишку держала?! Уцепилась за пацана сопливого. Решила, что не надо ему знать, душу травмировать. Еще замучается от мыслей, о ком же она в постели думает, ненаглядная! Пожалела слабого?
- Андрей...
- Ты думаешь, не смогу тебя на место поставить? - четко произнес мужчина, как будто выплевывая слова. Даже прищур во взгляде появился. Так нелепо, смешно, не к месту. Светлые глаза цвета небесной лазури. Не было в них тяжести синих вод океанской пучины. Не падала на брови косая черная челка. Оригинал никогда не заменит добротная копия.
- Ну, попробуй! - бросила Ксения с вызовом. Судорожные рыдания сотрясали, но она не могла остановиться. Слова срывались с губ помимо воли. Она их так долго скрывала, даже от себя самой, а сейчас не могла, да и не хотела молчать:
- Давай, поставь на место жену, вравшую тебе тридцать лет. Ты хотел от меня услышать еще тогда, у могилы Вадима, что я с ним была последний год? Да, была! И ни капли не жалею. Вены резаные ему бинтовала, помогала не сдохнуть, от самого себя спасала. Он был разным, и всегда оставался собой. Я его понимала, когда вы уже устали от "закидонов". Ждала я чего-то в ответ? Нет! Просто делала, без благодарности, без ожидания, что он мне руки и ноги будет целовать. Я с ним жила, дышала, забывала обо всем, свободной была! А с тобой существовала, потому что ты - не он! И никогда им не станешь...
Ее оборвала на полуслове жгучая боль. Голова дернулась в бок. Щека пылала огнем. Андрей переводил взгляд со своей ладони, которой только что отвесил звонкую пощечину на жену, на миг смолкшую, но тут же разразившуюся хриплым истерическим смехом. Ксении не было обидно. Скорее, удивительно. Надо же! Андрей решился хоть на какой-то поступок.
На миг показалось, что вновь перед ней возник тот молодой парень, настойчиво звавший замуж, убежденно расписывавший прелести совместного существования, делившегося планами на "светлое будущее". Тогда в нем проявлялся Вадим. Или ей казалось? Рана еще кровоточила. Сердце не верило в смерть. Она ждала возвращения с длительной поездки на гастроли. И на миг Вадим вернулся в лице сына. А потом стало ясно - Андрей другой, совсем из иного теста слеплен. Положительный. Слишком уж хорошо воспитанный. Без бунтарского огня в крови. Надо было отдать его другой, не цепляться за соломинку спасения, не тешить душу, на которую смерть Вадима надела терновый венок. Да что сожалеть? В нелепых сожалениях о несбывшемся до смешного мало толку.
- Даже бабу на место поставить не можешь, - зло выплюнула Ксения, заметив, что муж хватает ртом воздух, явно сожалеет о несдержанности. Пощечина стала символом его слабости, развеяв мираж. Призрак Вадима вновь растворился в небытие.
Женщина тяжело опустилась на пол, закрыла глаза. Выходка Андрея остудила, вернула на место сдержанность. Внутри всё скрутилось в тугой узел. Невыносимые страдания. Будто разверзлась черная пропасть, и Ксения падала туда без права на воскрешение.
- Ксюша, Ксюшенька, - услышала она издалека голос мужа.
Андрей опустился рядом с ней на бордовый ковер. Начал стирать темные дорожки размазавшейся туши, перемешанной с соленой влагой. Принялся целовать волосы. - Прости. Ты для меня - всё. Понимаешь? Наш сын, ты - мой мир. Я сломаюсь без тебя. Ты права, я так хотел быть похожим на отца. Завидовал его воле, умению идти против всех, плевать на правила. И когда узнал, что ты с ним... Разозлился не на тебя, не на него. Понимаешь? На самого себя! Так и должно быть. Вы двое - сильные, независимые, любящие идти напролом, только вперед. Он доверял тебе так, как никому. И я не такой! Но знать, что он был до меня, любил тебя, а ты его...
- Нет, - прошептала Ксения, - он не любил... И я... Я не...
- Ты всегда мне отвечала: "И я тоже". Ты любила Вадима Метлицкого, не отрицай, - глухо проронил Андрей. - Какая же упрямая, Ксень! Себе признать не можешь, что любила. Не ради него или меня. Ради себя.
Внутри будто лопнула гитарная струна, перетянутая до отказа. Тонкий звон. Зыбкие тропы воспоминаний. Ксения поняла, что не готова к последнему испытанию. Не может дать утвердительный ответ. Умрет сразу же, прямо здесь, на бордовом ковре с пушистым ворсом. Любовь всегда была запретной темой. Она обходила слова, умело балансируя на грани. Лишь сын слышал из ее уст те самые заветные три слова, и то, когда был маленьким ребенком. Чем старше становился Вадик, тем меньше мать говорила, что любит. А когда стало ясно на кого он похож внешне, то территория слов о любви стала табуированной темой. Раз Ксения не призналась первому Вадиму, то и младший услышать это не сумеет...
Смотреть на себя в кривое зеркало, где отражаются все ошибки молодости - слишком болезненно, не сравнить с физическими истязаниями времен Инквизиции.
- Я познакомилась с Вадимом на даче у Кости. Владлен привез меня туда, хотя я не хотела, - сказала Ксения, уткнувшись носом в свитер мужа.
- Ты не должна, - хрипло пробормотал тот. - Давай отложим разговор. Нам надо успокоиться.
- Андрей! Я должна! Выслушай, прошу, - лихорадочно произнесла женщина, понимая, что молчать больше не в силах. Слова сыпались сухим горохом из прохудившегося мешка. - Поссорилась с Владиком, убежала в ночь. Вадим меня догнал на машине, предложил подвезти. И всё закрутилось. Я не поняла, как мы... я с ним... В общем, всё было здесь, в этой квартире. А потом я уехала в Ялту. Он должен был забыть! Понимаешь?! Ну не должен он был помнить! Ксюш таких сотни были. А он помнил.... Отчитал, что пряталась от него. Отдал ключи от квартиры. И понеслось. Я потерялась и проснулась одновременно. Родители заграницей жили. Бабуля моя знала всё. Не осуждала, понимала... А потом мы убежали от всех в Ялту. Вернулись - в Москве начиналась гроза. Облака солнце сжирали. Мне страшно было. В машине ехали, Вадим отвлекся. В себя пришла на асфальте. Костя меня тряс, а Вадим там остался... Я ушла. Меня Костя отправил подальше, чтобы меня разборки не коснулись. В больницу попала. Потом оттуда на кладбище пошла. Ну и ты... Ты был в его куртке! Сколько раз я ее надевала! От тебя еще Вадимом пахло. Ты его сигареты курил. Господи! Я думала, что он ко мне вернулся... Не смогла отпустить его...
