Маша Царева - Москва силиконовая
А вот я всегда больше любила полузакрытые богемные местечки для своих, где свежий воздух, немного накурено, знакомые бармены помнят, что ты любишь начинать с лимонной «Маргариты», а ближе к трем утра переходить на Б-52, если ты романтично настроена, и на неразбавленный виски – если цинично. И чтобы менеджер знал тебя в лицо и держал для тебя и твоих друзей столик в уголочке. Маленький оазис уютного спокойствия посреди бушующего танцпола. Там, за этим столиком, можно с кем-нибудь посплетничать, сблизив головы, или просто потаращиться на танцующих, пообсуждать, что вон у той дылды ниточки стрингов выглядывают из-под низко сидящих джинсов, и это квинтэссенция пошлости, а вон тот брюнет в футболке милитари невероятно хорош собой.
Я бы ни за что не потратила субботний вечер на тот клуб, если бы не Челси.
– Неужели ты посмеешь не прийти на мою премьеру? – она возмущенно трясла яркими флаерами у меня перед носом. – Да это жутко модное место, просто они не очень раскручены. Но через пару месяцев туда непросто будет попасть.
– Ага, на Электролитный-то проезд, – скептически хмыкнула я. – И правда, вся Москва будет ломиться.
– Ну не будь занудой. И учти, что там дресс-код, так что надень свое лучшее платье.
Конечно, я не последовала ее совету, и была права. Пусть на флаере было указано: «форма одежды – black tie», но я почему-то была уверена, что большинство посетителей молодежного неизвестного рок-клуба на окраине Москвы даже не подозревают, что означает эта формулировка. Так и вышло, почти все собравшиеся были в джинсах и футболках, хорошо если не мятых и грязных. Я же предпочла дымчато-серую балетную пачку, ботильоны на шнуровке, простую белую майку-алкоголичку и четыре нитки разнокалиберных черных пластиковых бус. Серая тушь, нарочито расплывшиеся темные тени, немного прозрачного блеска – и вот я превратилась в декадансную томную деву, слишком эффектную и воздушную для смрадного темного зала.
Кое-как мне удалось пробиться к бару и прокричать похожему на имбецила официанту о лимонной «Маргарите». Ответом мне был непонимающий взгляд, по-бараньему пустой, так что пришлось переиграть и попросить просто водку со льдом.
– Если начать вечер с местной водки, то можно и не дождаться концерта, откинуть туфли где-нибудь в туалете, – прокричал кто-то над ухом. – И никто тебя не спасет, а если кто-то и захочет к тебе наклониться, то только затем, чтобы пошарить по карманам и потихонечку присвоить сумочку.
Я обернулась и увидела Эдуарда Николаевича. В черных джинсах, черной облегающей футболке с серебряным готическим черепом с глазами-гранатами на массивной цепочке, он скорее был похож на рок-стар, а не на безобидного учителя русского и литературы.
– Привет, – улыбнулась я. – И что это за помойка? Зачем ты завлек сюда мою сестру?
– Надо же с чего-то начинать, – пожал плечами он. – На самом деле у меня есть договоренность и с хорошим клубом на следующую субботу. Но понимаешь, надо же ее протестировать, у девчонки первый концерт, я хочу понять, сможет ли она вести за собой толпу.
Я скептически огляделась по сторонам. Слева две блондинки вида самого что ни на есть потасканного самозабвенно целовались; руки одной (короткие пальцы, неопрятные ногти, облупленный лак с блестками) плотоядно шарили по спине другой (дешевый грязный лифчик и прыщи). Справа потный толстяк лет как минимум сорока пяти жадно поедал лимон, нарезанный кружочками. На танцполе резвилась компания тинейджеров, они пытались исполнить что-то вроде техно-сальсы – и все бы ничего, только заторможенный диджей еще не успел включить музыку. Возле туалета на полу мирно спал упитанный блондин в костюме и мятом, словно изжеванном галстуке. Все это больше было похоже на наркоманский притон.
– Да-да, – Эдик перехватил мой взгляд. – Если она справится с этими, то ей море по колено. Я специально хотел, чтобы было трудно. А сейчас немедленно отдай мне эту водку, будем пить кое-что проверенное, – хитро подмигнув, он задрал футболку, и я увидела бутылку виски, заткнутую за пояс джинсов.
А живот у него был плоский, в меру прокачанный и загорелый. Интересно, природа или спортзал?
– Виндсерфинг, – перехватив мой взгляд, он усмехнулся, и мне стало не по себе. – Уже четвертый сезон. Три раза в год стараюсь куда-нибудь выбираться. В Тарифу, на Мальдивы, на остров Маргарита, на озеро Гарда или хотя бы в Египет. Ты когда-нибудь бывала на озере Гарда?
Учитель-виндсефер-любитель рока-эстет-потрясающая улыбка, – к тому же похож на Харатьяна. Хм.
– Ох, надо было мне тоже идти в педагогический, – сокрушенно вздохнула я. – Хорошо же живут российские учителя… Нет, не приходилось.
– Фантастическое место! Кастанеда сказал бы, что это место силы. Что ж, может быть, когда-нибудь я тебе покажу. Не будем загадывать. Ну что, выпьем за успех Челси?
Он протянул мне бутылку, и я сделала большой глоток. Это был великолепный виски – пряный, пахнущий костром, согревающий. Томная расслабленность горячей лавой разлилась по венам. Не к месту вдруг вспомнился его живот. А вот бы… Нет, не стоит об этом думать.
– Красивая ты, – вдруг сказал он, наклонившись к самому моему уху так, что я почувствовала на виске его дыхание.
Диджей все-таки очнулся и наполнил темный зал солнечными переливами регги. У меня в голове пронеслась целая карусель ответных реплик: некоторые из них были серьезными и честными, некоторые – смешными, некоторые – натянутыми и бестолковыми, но почему-то я не решилась озвучить ни одну, так и стояла, глупо хлопая ресницами.
Меня спасла Челси, появившаяся на сцене в ярком пятне прожектора. Она немного застенчиво поздоровалась в микрофон, и Эдик тут же отвернулся, теперь его занимало только происходящее на сцене. Хрустальная близость, возникшая было между нами, с жалобным звоном раскололась на кусочки. Ну и ладно. Ну и пусть.
Челси выглядела сногсшибательно. Черные волосы с двумя выбеленными прядями были уложены в беспощадно залитый лаком ирокез. На ней было черное кружевное платье, похожее на вдовий наряд, и ярко-красные массивные ботинки с нарисованными языками пламени. На шее – тяжелые агатовые бусы, на запястьях – десятки побренькивающих серебряных браслетов. Лицо выбелено, как у древней японской гейши, глаза щедро обведены черным, на губах – черная помада, в носу – крошечная брильянтовая капля. Готическая и панковская культура спорили, и каждая старалась отвоевать побольше территории, но потом торжественно подписали перемирие, и вот теперь от Челси невозможно было отвести глаз.
Зал ахнул. Даже блондинки перестали целоваться, даже маргинальный толстяк отодвинул в сторону недоеденный лимон, даже дремавший на полу тип в костюме проснулся, с трудом уселся на корточки и по-детски кулаками потер удивленные глаза.
