Мэтт Пенья - 12 историй о настоящей любви (сборник)
Мама не смогла пригласить Софи домой на День благодарения, и вот теперь поездку снова пришлось отложить. Это были первые праздники без Любы. «Может, билеты – только повод? – размышляла Софи. – И мама просто не хочет ничего отмечать в этом году? Да и я, пожалуй, тоже».
Задумавшись об этом, она вдруг заплакала. О, господи, да что такое! Тут уж нельзя было не воскликнуть «что же ты наделала, Софи Рот?»
– Ты чего? – спросил Рассел.
– Да так, накатило, – всхлипнула Софи. – Сама не знаю, чего реву. Ханука – отстой. Ну пропущу ее, подумаешь.
Рассел посмотрел на нее. С любопытством. С нежностью. С пониманием.
– А кто сказал, что ты ее пропустишь?
Заговорив о Хануке, Софи и Рассел решили довести затею до конца: зажечь бабушкину менору, спрятанную где-то в глубине шкафа. Последний раз ею пользовались год назад, незадолго до Любиного приступа. Ханука тогда наступила очень рано и совпала с Днем благодарения, так что получилось настоящее семейное пиршество: тут тебе и индейка, и грудинка, и латке, и картошка, и пончики, и пирог на десерт. Но вспоминать об этом Софи позволяла себе не дольше секунды. Такие мысли обжигали, словно раскаленный горшок, который можно ненадолго схватить голыми руками, но тут же нужно поставить на стол.
На обратном пути в кампус Софи осенило, что менора-то у нее есть, а свечей нет, и они с Расселом заехали в небольшой магазинчик на окраине города. Там оказалось почти пусто. Вдоль узких проходов тянулись ряды грязных потертых стеллажей. Рассел усадил Софи в тележку и стал катать ее по магазину, игнорируя настороженные взгляды усталого персонала. Софи хохотала. Гонки в тележках! Кто бы мог подумать, что на свидании можно так развлекаться. К этому моменту Софи уже была уверена, что у них свидание.
Выбор свечей оказался ожидаемо унылым. Целая полка свечек-таблеток, странная подборка цифр для именинного пирога (четверок и семерок гораздо меньше, чем всех остальных) и несколько больших свечей на случай отключения электричества и прочих экстренных ситуаций. Ничего из этого и близко не годилось для меноры.
Рассел достал телефон и стал искать магазины, которые работают допоздна. Но Софи уже потянулась за большими свечами.
– Этот праздник связан с умением приспосабливаться, – пояснила она. – Мой народ известен своей изворотливостью.
– Ясно, – отозвался Рассел. – Так сколько всего нам нужно?
– Девять. Восемь – на каждую ночь Хануки, и еще одна, от которой зажигают остальные. Если строго соблюдать обычай.
На полке оказалось ровно девять больших свечей.
– Ничего себе, – удивилась Софи. – Прямо как настоящее чудо Хануки.
Она рассказала Расселу об истоках праздника, о масле в меноре, которое должно было прогореть за один день, но его хватило на восемь.
– Это всего лишь маленькое чудо, – добавила Софи.
Рассел взглянул на нее, чуть склонив голову набок.
– А по-моему, чудеса маленькими не бывают.
По дороге из магазина в машине по-прежнему играл альбом «Let It Bleed». Они снова включили «You Can’t Always Get What You Want», и на этот раз Софи подпевала – сначала тихо, потом во весь голос. Мимо нот? Ну и что, ей было наплевать.
Вернувшись в кампус, они оставили машину и направились к общежитию Софи. Во дворе университета было пусто: ни следа оленьей оргии, от которой они удирали, кажется, миллион лет назад.
– Почему ты заговорил со мной? – спросила Софи. – Из-за Неда Фландерса?
– С одной стороны – да, – протянул Рассел так, что она тут же попалась на эту удочку.
– А с другой стороны?
– Значит, ты меня совсем не помнишь?
Не помнит? Если бы она где-то видела его раньше, то наверняка уже вспомнила бы. И все же Рассел смотрел на Софи так, будто их связывала какая-то история.
– Введение в поэзию.
Софи продержалась на этих ужасных занятиях всего неделю. Вел их даже не профессор, а его гнусавая ассистентка, которая настаивала, что стихотворения нужно толковать только так и никак иначе. Однажды Софи крепко сцепилась с ней из-за стихотворения Йейтса «Когда состаришься». Тогда мысленный вопль «что же ты наделала, Софи Рот?» прозвучал особенно отчетливо. И заставил ее задуматься, стоило ли вообще сюда приезжать.
– Я пожалел тогда, что не вступился за тебя, когда у вас вышла… размолвка.
Размолвка. Скорее уж словесная баталия. Они стали спорить о строке из стихотворения – «Твой грациозный стан пленял столь многих» – и в итоге Софи чуть не расплакалась и ушла из аудитории. И вообще перестала ходить на эти занятия.
– Если тебя это утешит, после того случая многие из нас выступили против нее, – добавил Рассел. – С боевым кличем: «Поэзия – не математика!»
Именно это Софи тогда говорила преподавательнице. Ее вдруг охватило какое-то запоздалое чувство облегчения. Оказывается, у нее были защитники. Сторонники. Пусть даже она и не заметила их. Не заметила его. По правде говоря, Софи многое упускала из виду в университете. Не поднимала голову, пряталась «за шорами». Все это было частью ее тактики выживания. И вот теперь она задумалась – может, от этой дурацкой тактики не больше проку, чем от свинцового спасательного жилета?
– С тех пор я стал наводить о тебе справки. Разузнал кое-что – ну там, что ты «такая городская» и все такое, – продолжал Рассел с дразнящей усмешкой – Но увидеть тебя удавалось только мельком. До сегодняшнего вечера. И тут я… засомневался, стоит ли говорить что-нибудь. Ты казалась такой суровой, нелюдимой.
Рассел снова улыбнулся, но в этот раз скорее смущенно, чем лукаво, и оттого в тысячу раз сексуальнее.
– А потом ты упомянула Неда Фландерса, и я понял: надо что-то сказать.
– Почему? Нед Фландерс – твой дух-наставник, что ли?
Рассел расхохотался – искренне, от души.
– Мы где только не жили, порой переезжали каждый год. И повсюду показывали «Симпсонов». Где-то они шли на английском, где-то – с субтитрами, не важно. Они были для меня своего рода константой, отдушиной. Как любимые с детства конфеты.
– Звучит как-то печально. А мне казалось, жить во всех этих местах здорово.
– Далеко не все такое, каким кажется.
Рассел и Софи обменялись взглядом, в котором промелькнули основные вехи этого вечера.
– И каково же это на самом деле? – спросила Софи.
– Смотрела «Трудности перевода»?
Софи кивнула. Фильм ей нравился.
– Вот ровно так же, только снова и снова. И еще умножь на тысячу, потому что я был черным в тех краях, где просто не понимают, что это такое. В Корее меня называли Обамой, – Рассел вздохнул. – А еще раньше я был Майклом Джорданом.
