Американский принц (ЛП) - Симон Сиерра

— Я делаю достаточно, и, откровенно говоря, именно это ты уже сделал.

Мы вошли в Овальный кабинет после долгого утра, проведенного в резиденции, где продумывали линию защиты перед СМИ. Спланировать её было довольно легко — отрицать, отрицать, отрицать — хотя все мы понимали, что отрицание ни к чему не приведет. Новость была слишком хороша, а видео — слишком пикантным. С тем же рвением, с которым нация приняла Грир как свою королеву, сейчас ее готовы были уничтожить. В интернете, на телевидении, в газетах, а вскоре и в журналах. Триест умолял Грир держаться подальше от интернета, пока эта история не исчезнет; Мерлин уже поручил Линетт изменить часть расписания Грир, чтобы она не появлялась на публике в ближайшие две недели.

Грир спокойно восприняла все это. Она выглядела собранной и сдержанной в юбке до колен и топе с овальным вырезом, скрестив свои убийственно длинные ноги в лодыжках слушала, как люди обсуждают видео, на котором она трахается с мужчиной, не являющемся ее мужем. Она спокойно озвучивала свое мнение, спокойно отвечала на вопросы, спокойно разъясняла, что будет делать, а что — нет, чтобы не идти на поводу у прессы.

Она была рождена для этого — вспомнил я после изнурительного двух часового обсуждения стратегии и последствий для кампании по переизбранию. Она лучше всех знала, как ведутся подобные игры, и сейчас играла по правилам. С хладнокровным достоинством и впечатляющей сдержанностью.

И за это она заслуживала уважения. Кей, Бельведер, Мерлин и Триест знали — и Линетт, конечно же, догадывалась, — что видео настоящее, но Грир хватило одного ледяного взгляда в начале встречи, чтобы пресечь любые вопросы на эту тему, когда Триест попытался спросить, действительно ли на видео мы. Триест покраснел, пробормотал извинения и быстро переключился на обсуждение линии защиты. Больше никто не осмелился озвучить очевидную правду.

Даже если ее глаза были слегка покрасневшими, и ей не удалось полностью скрыть консилером след от укуса на шее, если она вздрагивала при малейшем движении, сидя на диванчике рядом с Эшем, все в комнате делали вид, что не замечают этого. Эш же в это время сидел, откинувшись на спинку дивана, слушал все, о чем говорили вокруг, потирая большим пальцем ладонь Грир и время от времени наклоняясь, чтобы что-то прошептать ей на ухо.

Несправедливо, что больший урон нанесли репутации Грир; я бы приковал себя к камню и позволил выклевать свою печень, если бы это позволило принять основной удар на себя. Это видео существовало по моей вине — мне ли не знать, что там будут камеры, и я вообще не должен был трахать ее там, ведь понимал, что Мелвас так легко не сдается. Несправедливо, что все эти люди в комнате едва взглянули на меня, но пристально пялились на нее; несправедливо, что ее уже публично нарекли неверной шлюхой, почти не упоминая обо мне.

Но как бы тяжело это не воспринималось, все было достаточно просто. Дело в том, что я прилетел в Вашингтон с проблемой похуже, чем видео от Мелваса.

Об этой проблеме мне нужно было как можно скорее поговорить с Эшем, но нам сначала пришлось разобраться с видео, а затем обсуждать, что делать с Мелвасом в целом. Так что, к тому времени, когда встреча по поводу видео закончилась и мы вошли в Овальный кабинет, я был рассеян.

— Что ты хочешь услышать? — спрашиваю я Эша в офисе. — Что мне чертовски жаль? Эш, ну прости, мать твою! Если бы было возможно, я бы сделал все, чтобы этого не произошло.

Эш проходит мимо меня к двери, сообщая Бельведеру, чтобы его не беспокоили. Затем, закрыв дверь, он подходит к креслу у камина и тяжело опускается в него. Его широкие плечи и длинные мускулистые ноги по-прежнему выдают лидера в комнате, несмотря на усталую позу.

— Понятия не имею, что хочу от тебя услышать, — мрачно отвечает он. — Ты не знал про камеры. Ты не мог предположить, что Мелвас способен на такое. Но это случилось, и снова люди, которых я должен защищать, подверглись опасности.

Я сажусь в кресло напротив него.

— Мы справимся с этим, Эш. Ситуация ужасная, но Грир сильна и совершенна, она переживет. Мне плевать на себя. Но я же говорил, что для него это еще не конец.

— Я знаю, что ты предупреждал.

— И на этом все не закончится. Дальше будет только хуже.

Эш зажимает переносицу пальцами.

— Ну, и что теперь? Что ты предлагаешь делать?

— Понятия не имею, но сделай что-нибудь. Уничтожь его, накажи — что угодно.

— Ты не думал, что любое из этих действий приведет к войне? — Эш опускает руку и смотрит на меня. — Ты не думал, что не стоит провоцировать человека, который так и ищет причину, лишь бы сразиться с нами?

— Это не провокация, — говорю я, наклоняясь вперед. — Так ты удержишь свою позицию. И защитишь свою жену.

— Я обязан исполнять свой долг и перед другими людьми, Эмбри, не только перед моей женой. Если быть точнее: от моих решений зависит жизнь трёхсот двадцати миллионов человек. Я не могу втянуть страну в войну ради безопасности одного человека. Это неправильно.

— Все мы не в безопасности, пока Мелвас волен творить все что ему вздумается!

Эш пристально смотрит на меня.

— Ты помнишь Глейн? Каледонию? Гору Бадон, где погиб Даг и где было так много крови, что земля превратилась в грязное месиво?

Воспоминания о Бадоне — последней битве войны — проносятся перед моими глазами, и я вздрагиваю.

— Перестань.

— И не подумаю. Даг умирал на твоих руках, помнишь? Он попросил тебя позвонить сестре, а у нас не было связи, но ты не оставлял попыток дозвониться до его последнего вдоха.

— Прекрати.

— Сколько человек ты потерял в сражении при Бадоне? Семнадцать из семидесяти одного? У двоих из них должны были родиться дети, помнишь? Восемь человек прошли лишь начальную подготовку. Сколько флагов сложил? Сколько вдов ты обнял? Перед каким количеством детей ты становился на колени и, глядя в глаза, говорил: «Твой папа погиб как герой», хотя ты знал, что их отцы кричали в агонии, и никто даже не держал их за руку, пока они…

От злости я вскочил на ноги.

— Пошел на хрен! — выплюнул я.

— Прости, если напоминание о войне отбило у тебя все желание ее начать, — мягко говорит Эш. — Я не думал, что ты так резко отреагируешь.

Мы смотрим друг на друга несколько долгих мгновений.

Эш первым нарушает тишину.

— Ты видел то же, что и я. Эмбри, возможно, нас избрали, потому что считают героями, но в день, когда занял пост президента, я поклялся, что никогда не допущу, чтобы подобные вещи повторились. Измученные женщины, осиротевшие дети, убийства детей. Голод и бездомные, все эти бомбежки по домам и мешки с рисом… Если единственное, чего я добьюсь в своей жизни, — не допущу повторения этого ужаса, — тогда после смерти я смогу предстать перед Богом. Я не нападу на Мелваса, и на этом, черт возьми, точка!

Я отворачиваюсь, а затем снова смотрю на Эша, запуская пальцы в волосы.

— Я с тобой не согласен.

— Тогда хорошо, что президент здесь я, а не ты.

Я начинаю ходить по кабинету.

— Скажи мне, что Грир в безопасности. Пообещай, что он больше не сможет причинить ей вреда.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу этого обещать. — Голос Эша звучит спокойно за моей спиной, но когда я поворачиваюсь, то вижу болезненную мольбу в его глазах. — Я обеспечил ей максимально возможную безопасность. Максимально возможную.

— Я хочу, чтобы она была в еще большей безопасности.

Эш вздыхает, ослабляя галстук.

— Эмбри.

— Ты доверяешь всем агентам секретной службы? Всем ее друзьям?

— Я не доверяю ее сестре.

А вот и она. Проблема, с которой я прилетел в Вашингтон, болезненная тайна, которую я скрывал с того дня, как зашел в библиотеку матери и увидел плачущую сестру. Я останавливаюсь на ходу, и Эш это сразу замечает.

— Эмбри?

Я сажусь. Не смотрю на него. Все думаю о покрасневших глазах Морган, о злобной улыбке Абилин. «Давайте начнем с того, почему с этого момента вы будете делать то, что я скажу»