Лайза Джуэлл - Третья жена
– А ночевки у папы? – ласково спросила Майя. – Это помогает? От этого тебе лучше?
Перл пожала плечами.
– Наверное. Но это разные вещи.
– Разные, – согласилась Майя. – С этим не поспоришь.
Они немного посидели молча. Перл отпустила собаку и стряхнула с ладоней шерсть.
– Что бы ты подумала, если бы папа решил вернуться к вам?
Перл обернулась с надеждой и удивлением на лице.
– Что?
– Я не говорю, что он так поступит. Просто спрашиваю: это будет хорошо? Или как-то странно?
– С одной стороны, это было бы странно, потому что значило бы, что он порвал с тобой, поэтому грустил бы и вообще… – Перл скатала вычесанную шерсть в шарик и уронила на землю. – С другой стороны, было бы здорово. Хотя…
Майя ждала, чтобы она закончила.
– Нет, было бы нехорошо, я бы испуганно ждала, что он снова это сделает.
– Думаешь, он поступил бы так опять?
Перл испепелила ее взглядом.
– Папа? Да. Конечно. Он любовный наркоман.
Майя прыснула.
– Ничего смешного, – укоризненно сказала Перл. – Он такой. Так говорит мама. Поэтому, считает она, он от нас и ушел. Потому что любовь для него как наркотик, а для настоящей жизни он так и не возмужал. Знаешь, это когда люди сварливые, скучные и все такое.
– Мама так тебе и сказала?
– Да, мама разговаривает со мной как с равной, не рассказывает всяких глупых сказочек. Так лучше. Потому что, когда я вырасту, я буду знать, чего ждать. И не выйду замуж за мужчину, для которого любовь будет как наркотик. Я выйду за такого, которому будет нравиться моя сварливость.
Майя улыбнулась, а потом, размякнув от откровенности девочки, от их открытости друг другу, спросила:
– Ты иногда меня ненавидишь, Перл?
– Нет, – тут же ответила Перл.
– Правда?
– За что мне тебя ненавидеть?
– За то, что я позволила твоему папе уйти от вас.
– Я же говорю, ты не виновата. Если бы не ты, нашлась бы другая.
– А твоя мама? Она меня ненавидит?
Перл глянула на Майю сквозь свои светлые ресницы и опустила глаза.
– Не думаю, – тихо проговорила она. – Думаю, она тебя просто жалеет.
– ЖАЛЕЕТ?
– Да, потому что… – Она осеклась, боясь наговорить лишнего. – Мама думает, что от тебя он тоже уйдет. – Она виновато приподняла плечи. – Вот и все.
Майя кивнула. Конечно, именно так Кэролайн и должна думать. Иначе как все это переварить?
– А Отис? Как ты считаешь, что думает Отис? Обо мне?
– Я не знаю, что Отис думает о чем-нибудь или о ком-нибудь. Он неразговорчивый. – Перл втянула губы и наморщила лобик. – Но я не думаю, что они тебя ненавидит. Не думаю, чтобы КТО-ЛИБО тебя ненавидел.
Майя угрюмо усмехнулась.
– Ты бы удивилась… – Она не стала продолжать, потому что разглядела окно возможностей и решила его сберечь. – Ты слышала, чтобы кто-то что-то говорил? Про меня? Какие-нибудь гадости?
– Нет.
– Я не только про семью. А другие люди? Друзья семьи?
– Нет, – повторила Перл, энергично крутя головой. А потом открыла рот, словно собралась что-то добавить, но так ничего и не сказала.
– Что?
– Ничего.
– Я не против. Честное слово. Мне бы лучше знать.
Перл вздохнула и ответила:
– Шарлотта кое-что сказала. В Суффолке. Я даже испугалась.
– Правда? – осторожно отозвалась Майя. – Что же?
– Про твои волосы. Уже не вспомню, что это было…
Майя затаила дыхание.
– Может, сравнила меня с уродиной из мальчикового комикса?
– Что?! НЕТ. – Это предположение озадачило Перл.
– Тогда что она?..
– Не помню точно, что она сказала, вроде что с длинными волосами тебе было гораздо лучше. Что так ты мужепо… в общем, похожа на мужчину. Как-то так.
Майя вспомнила свой разговор с Шарлоттой за игрой в крокет на залитой солнцем площадке. Вспомнила, как Шарлотта отказывалась оценить ее стрижку. Какой была ласковой. Оказывается, стоило Майе отвернуться, как она начинала говорить у нее за спиной гадости!
Ей вспомнился странный момент, когда Шарлотта застала ее вдвоем с Люком – они застилали постель, – и услышала кое-что из их разговора. Шарлотта не впервые заставала ее и Люка за разговорами по душам. То же самое произошло на новогодней встрече у Сьюзи. Вдруг Шарлотта что-то заподозрила? Вдруг что-то знает? Неужели это она, сладенькая, глупенькая Шарлотта, пытается выдавить Майю из семьи Вольф? Неужели это она шлет мерзкие письма?
Майя вздохнула. От этих писем она была близка к помешательству, мысли о них рикошетили от стены сознания, доводя Майю до тошноты.
– Прости, – сказала Перл, приняв молчание за обиду.
– Ничего, – сказала Майя. – Глупости! Все в порядке. Мне тоже не нравится моя стрижка, теперь я отращиваю волосы.
– Вот и хорошо, – сказала Перл. – Мне нравятся длинные.
– Спасибо за откровенность.
– Пожалуйста, – ответила Перл. – Я честный человек.
– Да, – согласилась Майя. – Так оно и есть.
41
День начался напряженно, но потом все успокоилось. После обеда Перл забрали на каток. Вскоре Бью запросился на боковую, и по прошествии часа Майя и Отис остались на кухне одни.
Теперь Отис слушал музыку, воткнув в ноутбук наушники. Он не сводил глаз с экрана и отбивал огромными ножищами ритм по цоколю кухонной стойки. Майя огляделась. Она прибралась внизу, взбила все подушки, убрала все тарелки, все фломастеры, все бумажки. Солнце спряталось за облака, и теперь дом казался огромным и пустым. Раньше Майя бывала здесь только при большом скоплении людей, среди детского шума. Было странно и как-то тревожно находиться здесь почти одной: она чувствовала себя как старлетка перед камерой популярного телешоу, когда все актеры разъехались по домам.
Она предложила Отису перекусить и попить, он вежливо, но односложно отверг то и другое. Тогда она поднялась наверх. Стены лестницы были увешаны художествами детей, свидетельствами разных этапов их развития: сначала карандашные упражнения, потом акварельные впечатления о поездках; здесь же висели фотографические коллажи. Майя двинулась по холлу к огромному комоду, уставленному фотографиями, среди которых высилась ваза с роняющими лепестки пионами. На коврике в горошек, у самой двери, веером лежала почта. Майя нагнулась за почтой и положила ее на комод, рядом с переливающимся всеми цветами радуги стеклянным пресс-папье и со шкатулкой, полной камешков и ракушек – «драгоценностей», найденных на различных пляжах в школьные каникулы.
Двойные двери слева вели в парадную гостиную: здесь громоздились диваны в бархатных зеленовато-голубых чехлах на пуговицах, заваленные подушками с фазанами, половицы были белые, зеркала в позолоченных рамах, на зеркальном кофейном столике стояла внушительная батарея книг в твердых переплетах. И здесь теснились шеренги фотографий, кучи пляжных трофеев. В углу стояло побитое жизнью пианино, загороженное холстом с абстрактным рисунком, рядом высился большой хромированный торшер, по-лебединому выгибавший шею. Стеклянная дверь вела на чугунную винтовую лестницу. Все выглядело так, словно никто никогда не старался навести здесь хотя бы подобие мещанского уюта.
