Ева Модиньяни - Миланская роза
В архиве полиции было полно протоколов, сообщающих о подобных же случаях. Власти осуждали «этих дикарей», не думавших об элементарных правилах безопасности.
Большинство «дикарей», столь неразумно подвергавших риску собственную жизнь и жизнь невинных детей, приплыли в великую страну на корабле издалека, спасаясь от нищеты. Некоторые уже несколько лет работали в Америке, кое-кто — несколько месяцев, как Роза. Получили они далеко не то, к чему стремились. Но ни трудности, ни отчаяние, ни смерть не могли убить надежду.
— Эй, красавица! Что скажешь насчет этой рыбки? Я поймал ее специально для тебя!
Молодой улыбающийся торговец рыбой, смуглый, темноволосый, протягивал ей скумбрию, выловленную, похоже, в незапамятные времена. Предложение звучало явно двусмысленно.
Роза отвернулась. Ей надоело назойливое внимание мужчин. Правда, синьорину Дуньяни в Бенде уважали, хотя в этом квартале, населенном преимущественно выходцами из Южной Италии, Роза шокировала многих: она ходила везде одна, носила юбки до колен, тонкие чулки и стриглась коротко, под мальчика. И в нищете нью-йоркского квартала, и в благоустроенном доме в «Фаворите» она совсем не обращала внимания на то, что подумают о ней окружающие. У нее была одна цель: выбраться из этого жалкого района как можно скорее, прежде чем она здесь сойдет с ума.
По грязной улице, наступая босыми ногами на отбросы, несся мальчишка, его догонял другой. Роза не успела отскочить в сторону, и первый из бежавших задел ее, выбив из рук пакет с едой. На мостовую вывалилось драгоценное содержимое, теперь безвозвратно потерянное: аккуратный бутерброд с жареным луком и сочный персик. Поняв, какое несчастье ее постигло, Роза почувствовала желание убить сорванца: сегодняшний обед оказался в грязной луже, а в кармане у нее оставалось лишь несколько центов на автобусный билет.
— Извините, пожалуйста, синьорина! — услышала она приятный голос, в котором звучало искреннее сожаление.
Ошибиться было невозможно — говорил итальянец с юга.
— За что извинить? — удивилась Роза.
— Вот за это. — И незнакомец показал на погибший обед.
Разговаривая, он, как воспитанный человек, снял берет и почтительно смотрел на Розу глубокими иссиня-черными глазами.
— Но это же не вы сделали, — сказала девушка.
— Хулиган, что толкнул вас, — мой братишка, Коррадино.
— А… — протянула Роза и из вежливости добавила: — Ничего страшного…
Жизнь научила ее не сожалеть о том, что уже произошло. Она улыбнулась, попрощалась и пошла своей дорогой.
В конце Малберри-стрит молодой человек нагнал ее.
— Пожалуйста, не откажитесь принять, — сказал он, протягивая девушке пакет спелых ароматных персиков.
Роза остановилась и с признательностью взглянула на незнакомца и на персики, купленные специально для нее.
— Вообще-то не стоило этого делать, — заметила она, но раскрыла светлую полотняную сумку, которую носила через плечо, и юноша положил туда пакет.
— Спасибо, — поблагодарила Роза и пошла дальше.
В Бенде, чтобы выжить, надо было думать только о себе, и предложенное юношей возмещение убытков, о котором Роза и не просила, выглядело весьма необычно.
— Позвольте представиться, — произнес незнакомец, улыбаясь и не сводя с девушки угольно-черных глаз.
Похоже, он работал где-нибудь в ремонтной мастерской. Крепкие мозолистые руки, которые, как он ни старался, нельзя было отмыть, выдавали, что юноша занимался тяжелым трудом.
— Представляйтесь, позволяю, — улыбнулась Роза.
— Меня зовут Руджеро, Руджеро Летициа, — торжественно произнес он, словно носил какое-нибудь королевское имя.
— Из Палермо? — спросила Роза. — Из Джирдженте, — поправил ее юноша, протягивая крепкую смуглую руку.
— Африканец, значит, — съязвила девушка.
— Сицилиец! — гордо заявил молодой человек.
Роза заметила, что улыбка у него детская, а зубы — белые и крепкие. Он был с нее ростом, хотя девушка была невысока. Она сочла нужным тоже представиться.
— Меня зовут Роза, Роза Дуньяни. Мы из Милана, ломбардцы.
Руджеро взглянул на нее с удивлением: ломбардцы в Бенде встречались редко. По улице с грохотом промчалась машина.
— Вот я и пришел, — сказал юноша, показывая автомастерскую на другой стороне. — Мы еще увидимся?
— Может быть, мир совсем не велик, — улыбнулась Роза и заторопилась на работу.
Руджеро долго смотрел, как она удаляется в душной дымке июльского утра, и улыбался.
Глава 2
Отдел дамского белья занимал целое крыло на седьмом этаже универмага «Купер и Тейлор». В океане пастельных тонов Роза не ходила, а порхала, как птичка, окруженная облаками блестящего, шуршащего шелка, тончайшего батиста, мягкого крепа, воздушного шифона нежнейших оттенков: от розового до зеленого, от голубого до апельсинового, от кремового до бежевого. В этом чудесном царстве кружев и вышивок Роза забывала о семейной драме, о разорении Дуньяни, об окружавшей ее нищете.
Легкий аромат лаванды плыл над отделом дамского белья, напоминая Розе о преступном подарке бродячего торговца в «Фаворите», грубо отобранном матерью у несчастной девочки. Но теперь суровой и чувственной Алины рядом не было, и никто не называл эти приятные ощущения грехом, никто не запрещал ей ласкать великолепные шелка, недоступные по цене. Роза вспоминала, какое грубое, толстое белье из шерсти или из хлопка она носила в детстве. Оно натирало кожу. А мать еще и затягивала дочь в жесткий корсет с многочисленными шнурками и жесткими планками, ибо девочка из приличной семьи должна всегда держаться прямо. Роза невольно сравнивала эти суровые одежды с нынешней, не ведающей запретов модой, которая ей нравилась гораздо больше.
Переход из Старого Света в Новый дался Розе тяжело, но молодость помогла ей справиться. В «Фаворите» жили еще по законам девятнадцатого века, а жизнь американского мегаполиса во многом предвосхищала будущее; здесь следовало быть готовым ко всему — и к жестокому поражению, и к триумфальному восхождению. Лихорадочный, бестолковый ритм жизни, смешение говоров и наречий, нравов и обычаев, автомобили, кино, ночные увеселительные заведения, где танцевали фокстрот и шимми, — все это сначало повергло Розу в ужас, но она быстро пришла в себя.
Бог знает, что случилось бы с ней на этом неожиданном и болезненном жизненном повороте, если бы она не сохранила душевное равновесие и веру в лучшее. Кровь Дуньяни победила отчаянье и страх. Она не сжилась с Нью-Йорком, не покорилась — она просто приняла этот великий город, великий в плохом и в хорошем. Здесь на квадратную милю приходилось до двухсот девяноста тысяч человек, а в одном-единственном здании ютилось полторы тысячи итальянцев. Но любой бедняк в Нью-Йорке имел все основания верить в осуществление своей заветной мечты. Вот что подарил Розе Новый Свет: право на мечту, какое-то безумное, опьяняющее ощущение, столь непохожее на пыльную неподвижную повседневность Старого Света. Среди полей «Фавориты» время текло неторопливо, словно воды широкой реки летом, здесь же оно неслось лихорадочно, как в Луна-парке, где не гаснут огни и не останавливаются карусели. И пусть, случалось, умирал от недоедания ребенок или погибал, упав с лесов, каменщик, зазывалы этого гигантского Луна-парка продолжали расхваливать волшебное зрелище.
