Кэти Келли - Уроки разбитых сердец
— Да, ваша светлость, вы правы, — невозмутимо ответила Лили.
Она научилась принимать вежливый, сдержанный тон в разговоре с хозяйкой, когда та приблизила ее к себе, сделав своей личной служанкой вместо Райан. Леди Айрин была дамой капризной, с переменчивым нравом и резкими перепадами настроения. Ее дочь Изабелла во всем походила на мать. По счастью, Изабелла редко бывала дома. Она училась за границей, заканчивала школу в Швейцарии, и как раз в это время совершала путешествие по итальянским озерам с кем-то из родственников. Война началась всего четыре месяца назад, и ни майор, ни леди Айрин не принимали ее всерьез. Им и в голову не приходило, что Изабелла, возможно, подвергает себя опасности, разъезжая по Италии в «испано-сюизе» в шумной компании золотой молодежи вроде Монти Фицджералда или Клер Смайт-Форд. Лили давно поняла: деньги и положение в обществе надежно ограждают таких, как Изабелла Локрейвен, от любых неприятностей.
— Тогда зачем уходить? — Леди Айрин надменно вздернула брови.
В голове Лили промелькнуло множество ответов. «Потому что я не желаю провести остаток жизни, потакая вашим пустым прихотям, как моя бедная мама», — хотелось ей сказать.
Леди Айрин наверняка знала об этом, и Лили благоразумно сдержалась.
— Я с детства мечтала стать медсестрой, — честно призналась она.
— Так у какого доктора ты собираешься работать? — наседала леди Айрин.
Разговор происходил в любимой комнате Лили — маленькой гостиной рядом со спальней ее светлости. Лили выросла в уютном домике с крепкой, добротной мебелью, да и огромная усадьба Ратнари-Хаус тоже во многом походила на обыкновенный загородный дом, без вычурных украшений и архитектурных излишеств. Но малая гостиная, отделанная пышно, с кокетливой женственностью, разительно отличалась от остальных комнат и служила леди Айрин приятным напоминанием о юности, проведенной в родительском особняке. Декораторы потрудились здесь на славу. Высокие окна, затянутые шелковыми занавесками с бледно-розовыми и голубыми цветами, и изысканная золоченая мебель на тонких выгнутых ножках придавали комнате неизъяснимое очарование. Тяжеловесный старый очаг уступил место изящному мраморному камину с античными нимфами, резвящимися в объятиях фавнов.
— У доктора Рафферти, — ответила Лили.
— О, я его не знаю. — Разве могли Локрейвены удостоить своим вниманием обыкновенного деревенского врача? Когда заболевал кто-нибудь из членов семьи, обычно посылали за доктором в Уотерфорд. — Ты вольна поступать, как хочешь, Лили. — Ее светлость пожала плечами и знаком дала понять, что разговор окончен.
Лили с радостью оставила Ратнари-Хаус. Она терпеть не могла леди Айрин и понимала, что со временем ей становится все труднее и труднее скрывать свою неприязнь.
Лили не могла бы сказать с уверенностью, когда именно потеряла уважение к хозяевам. Возможно, после того, как ее мать упала с велосипеда, возвращаясь домой из Ратнари-Хауса. Мэри пришлось ждать до двух часов ночи, пока разойдутся по домам последние гости после вечеринки. Лили было тогда четырнадцать.
На следующее утро мать, как всегда, вышла на работу в семь, вся в черных синяках и кровоподтеках, еле живая от боли. Леди Айрин мимоходом упомянула, что надо бы найти для нее вковую мазь, и тут же заговорила о приеме по случаю начала охотничьего сезона. Естественно, о мази она больше не вспомнила.
«Ожидается всего семь охотников, миссис Кеннеди, совсем не так уж много». — Вежливое обращение «миссис Кеннеди» не могло скрыть высокомерного пренебрежения леди Айрин к экономке. Оно звучало как издевка.
Айрин Локрейвен ни до кого не было дела. Никогда в жизни она не убирала за собой. Снимая с себя одежду, она просто швыряла ее на пол, спокойно переступала и шла дальше. Айрин носила самые дорогие и лучшие вещи, роскошное белье из крепдешина и тончайшего шелка, предпочитая теплые персиковые и коралловые тона, выгодно оттенявшие бледность кожи. По сравнению с ними бесформенные шерстяные рубашки и толстые панталоны, которые носили женщины в семье Кеннеди, казались особенно уродливыми и убогими — серые от бесконечной стирки, грубые на ощупь, отвратительные на вид.
Лили мысленно поклялась, что если у нее когда-нибудь будут деньги, она тоже купит себе шелковые нижние юбки и длинные, до самого пола, домашние платья. «Если разбогатею, — думала она, — непременно найму себе помощницу по хозяйству, но буду обращаться с ней уважительно». Айрин Локрейвен жила с ощущением, что между ней и Мэри Кеннеди лежит пропасть, она искренне верила, что аристократическое происхождение возносит ее на недосягаемую высоту. «Как будто она чем-то лучше», — презрительно фыркнула Лили.
К несчастью, Мэри тоже в это верила. Неужели мама не видит, что Локрейвенов и Кеннеди разделяет лишь одно — деньги?
— Ты ведь будешь писать, правда? — спросила мама, торопливо отпивая из чашки. Она вечно куда-нибудь спешила и старалась всюду успеть.
— Ну конечно, мамочка, — улыбнулась Лили. — Думаешь, если от Томми писем не дождешься, то и я такая же? Нет. Я буду часто писать и рассказывать тебе обо всем.
— Я буду скучать, — вздохнула мама, — и стану молиться за тебя.
— Я тоже буду за вас молиться, мамуля.
Лили чувствовала себя немного виноватой, оттого что уезжает, и все же при мысли об отъезде ее охватывало радостное волнение. Когда стало понятно, что война далеко не «нелепое недоразумение», как называли ее Локрейвены, Лили завела разговор с доктором Рафферти о лондонской школе медсестер. Потом Томми записался добровольцем, и это ее подстегнуло. Лили ждал бесконечно огромный мир, полный загадок и тайн, и ей страстно хотелось поскорее окунуться в новую жизнь.
Два дня спустя Лили сидела на краю жесткой кровати, покрытой застиранным до ветхости сизо-лиловым одеялом. Она охнула с облегчением, узнав, что ей придется делить комнату в сестринском доме всего лишь с двумя соседками. В официальном письме из королевской бесплатной больницы в Хэмпфорде не сообщалось никаких подробностей о сестринском доме, указывалось лишь его название — пугающе длинное, словно выстрел из двустволки — Лэнгтон-Ридделл.
На пароме от Холихеда Лили достала письмо, разгладила его на коленке и задумалась, не совершила ли ошибку, оставив дом. Но стоило ей попасть в Лондон, и все ее сомнения исчезли.
Это был третий большой город в ее жизни. Сначала Уотерфорд, потом Дублин и вот теперь Лондон. Его оживленные улицы были совершенно не похожи на крутые холмы Тамарина, и вместо того чтобы испугаться, Лили пришла в восторг.
О, она и не думала бояться: Лондон очаровал ее, покорил, обворожил. Лили восхищало все: людские толпы, сутолока, машины и автобусы, большие красивые дома, громоздившиеся друг на друга, угрожая раздавить.
