Оливия Уэдсли - Несмотря ни на что
Глава XIV
— Дома нет? — повторил Джон. Потом, внутренне усмехнувшись своему глупому разочарованию, прибавил: — Хорошо, я подожду.
Но дворецкий сказал спокойно:
— Миссис Сэвернейк уехала из города, сэр. Сегодня днем.
Джон успел оправиться.
— Вот как! Тогда не сообщите ли вы мне ее адрес?
— Мадам не оставила адреса, сэр. Письма будут пересылаться ей через банкира.
— Ага, хорошо. Благодарю вас.
Дверь захлопнулась. Слава Богу, теперь никто не смотрит на него. Он побрел прочь. Но услышал за собой шаги и обернулся. Это дворецкий догонял его, держа в руках письмо.
— Простите, сэр, я забыл. Мне приказано передать вам это письмо.
Джон, ни слова не говоря, взял письмо и продолжал путь. Он машинально направился домой.
Только очутившись у себя в комнате и запершись, распечатал письмо. Прочитав его, некоторое время сидел, тупо уставившись на этот листок бумаги. Потом зажег спичку, поднес к письму и держал до тех пор, пока пламя не стало лизать его пальцы.
Виола обманула. Ушла. Он вышвырнут вон, сброшен с неба и барахтается в пыли. Вместо недавней экзальтации любви — разочарование, дикий гнев.
Письмо лжет. Если бы эта женщина любила его, она не могла бы проявить такую адскую жестокость.
В дверь постучал лакей. Джон отпер, ответил на его вопрос и через минуту снова вышел из дому и долго бродил бесцельно по улицам, ничего не замечая вокруг.
Из письма он с горечью понял, что Виола не хочет, чтобы он разыскивал ее, что она решила больше не видеться с ним. И он ничего не может сделать! Проклятое бессилие! Куда ни повернись — неприступная стена. Написать Виоле? Нет, он не станет писать, раз она приняла все меры, чтобы он не мог этого сделать.
Он ходил и ходил без конца по улицам, о которых никогда до сих пор и не слышал, по каким-то закоулкам, пристаням. Возвращался на те же места, откуда пришел, и не замечал этого. Он неотступно думал о Виоле, о ее поцелуях, о немногих счастливых часах, что они провели вместе, — и бессмысленность того, что случилось, сводила его с ума.
В конце концов он остановился у какого-то большого склада на пристани, чувствуя совершенное изнеможение. Глаза у него горели, все мышцы сразу ослабли, как после непосильно тяжелой работы.
Он понятия не имел, где находится. Здесь совсем не было движения и царил мрак. Джон только сейчас это заметил. Он чиркнул спичкой и поглядел на часы.
Было два часа ночи. А вышел он из дому в сумерки!
Он не мог думать ни о чем, кроме своей усталости. Стал искать, где бы переночевать. Протащился еще с сотню ярдов, не видя нигде огонька.
Добрел до какой-то арки. Лег под ней и уснул.
Когда проснулся, еще ощущая боль во всем теле, разбитом усталостью, был белый день.
Джон встал, подавив восклицание, и пошел отсюда так скоро, как позволяли онемевшие ноги. Он находился возле Ост-Индских доков. Проходил мимо уже работавших партий цветных рабочих. Китайцы окидывали его равнодушными взглядами. Порой какой-нибудь матрос отрывисто здоровался с ним.
Он шел долго, пока, наконец, не добрел до остановки автобуса, и попал домой часам к восьми.
Почему-то без всяких к тому оснований, он с тупой уверенностью ждал письма от Виолы.
Этот самообман, надежда на невозможное не умирает, пока жива любовь. И день за днем Джон угрюмо ожидал какого-нибудь известия, знака. Но прошла неделя — ничего. Он написал через ее банкира и снова день-другой тешился той же бессмысленной, отчаянной надеждой.
Июль прошел. Джон не хотел и пытаться разузнать через слуг Виолы о ее местопребывании. Чип никогда не упоминал о ней, Маркс был сильно занят и всегда в хлопотах.
В конце июля Джон приехал с Чипом и Туанетой в «Олд-Маунт», их родовую усадьбу.
Туанета, предвкушая веселые каникулы и вся сияя, прижималась к его руке и щебетала, ничего не подозревая:
— Подумайте, Джон, разве это не чудесно? Миссис Сэвернейк гостит у старой леди Карней, в «Красном». Мне говорила Надина де-Рош, внучатая племянница леди Карней. Она тоже едет туда на будущей неделе. Обожаю миссис Сэвернейк, на нее весело смотреть! А ее платья! Я буду одеваться точь-в-точь так же, когда выйду из монастыря!
— А ты знал, что миссис Сэвернейк в «Красном»? — спросил Джон у Чипа.
— Нет. Она мне недавно прислала письмо без адреса и писала, что хочет отдохнуть вдали от всех.
Так Чипу она писала! Ревность ужалила Джона.
Во всяком случае, теперь он увидит ее!
Он написал письмо и через полчаса после приезда в «Олд-Маунт» послал его с нарочным в «Красное». Но не успел нарочный уехать, как Джон верхом поскакал за ним вдогонку и, проскакав что есть духу целую милю, перехватил гонца уже на границе владений леди Карней.
— Отдайте обратно записку! — прокричал он, задыхаясь, схватил ее и сунул удивленному груму крупную подачку.
Разорвал письмо и повернул обратно. Грум поскакал вперед и скоро его фигура исчезла в зарослях.
Желание увидеть Виолу с такой силой овладело Джоном, что он вернулся и остановился, весь бледный, страдающими и злыми глазами глядя на маленькую калитку. Стоит только пройти в нее, дойти до дома и спросить Виолу…
Он пережил такие ужасные дни и ночи с тех пор, как она убежала от него! Если бы она хотела превратить его любовь в сумасшедшую тоску, то не могла бы придумать лучшего способа.
Джон смотрел на калитку так, словно она вела в землю обетованную. Потом рванул ее с силой и вошел.
Дорожка шла мимо небольшого участка обработанной земли. За этим участком начинался обнесенный стеной парк. Неподалеку от стены работал какой-то человек.
— Какой дорогой удобнее всего пройти к дому? — спросил у него Джон.
Человек посмотрел на него, почесал затылок и снова уставился на свою лопату.
— Удобнее всего? Да как сказать… можно и парком пройти, и садовой дорожкой, и вон той, что выходит позади дома.
Джон вынул полкроны и свою карточку, на которой написал:
«Я буду ждать до тех пор, пока вы не выйдете ко мне. Джон».
Сложил карточку и написал на обороте имя Виолы.
— Снесите это в дом и принесите ответ. Я подожду здесь.
— Это можно, — сказал медленно человек с лопатой, пряча в карман полкроны.
— Только, ради Бога, поскорее! — нетерпеливо попросил Джон.
— Ладно. Лопату я возьму с собой, — отозвался тот дружелюбно. Он ушел, оставив Джона одного среди низеньких, обмазанных какой-то серой массой деревьев.
Джон не знал, что скажет Виоле, и не заботился об этом. Только взглянуть на нее, услышать снова ее голос!
Он исхудал за эти недели муки. Лицо его приобрело какую-то сдержанную одухотворенность.
