Агония Иванова - За чужие грехи
— Ушла домой, — объяснил Владимир и просочился в квартиру, тут же заметив неладное, — какого дьявола ты опять нажрался?
— Я не нажрался, — легкомысленно поспорил Кир, — просто выпил немного. И даже не в одиночестве…
— А с кем? — разматывая шарф, Владимир заглянул в квартиру, но не обнаружил признаков чье-то присутствия.
— С Люсей.
— Ясно, — с понимающим видом потянул друг, быстро закончил раздеваться и за руку отвел его на кухню. Кир не потрудился даже убрать место преступления и пустые бутылки из-под водки и коньяка.
— Как я устал, — пожаловался Владимир, — я сдам тебя в клинику, пусть там тебя лечат. Лучше бы ты продолжал играть в Казанову, ей-богу. Нельзя на пару часов оставить одного!
— Я не был один, — тихо возразил Кир упавшим голосом и опустился на стул и спрятал лицо в ладонях, — сюда приходила Люся…
— Белая горячка? — скептически поднял одну бровь Владимир.
— Правда. Она пришла… Ты лучше сядь, — посоветовал ему друг и, отняв руки от лица зачем-то начал их пристально разглядывать, словно видел в первый раз. Владимир послушался и только тогда Кир продолжил, — каюсь. До ее прихода я выпил. Немного. И тут она пришла…
— Она пыталась тебя убить? — перебил Владимир.
Кир помотал головой с каким-то потерянным выражением лица.
— Морально, — сказал он, — так вот. Она пришла и вела себя очень странно. Тоже выпила и после этого стала меня соблазнять. Да правду я говорю! — вырвалось у него, когда он напоролся на недоверчивый взгляд, которым смотрел друг, — я чуть не поддался. Тогда она призналась, что хотела меня спровоцировать, чтобы накатать заявление. И напоследок конечно наговорила мне много ласковых и нежных слов, в том числе о том, что в ее жизни теперь один смысл — моя смерть.
Владимир сначала хмурился, а потом неожиданно улыбнулся. Он посмотрел на снег за окном и вспомнил о чем-то своем.
— Вы созданы друг для друга, — заключил он после некоторой паузы, — ты погляди.
— Угу, конечно, — даже не улыбнувшись подтвердил Кир, — я просто обязан дать ей то, чего она хочет.
— Не драматизируй, — осадил его Владимир, — посмотри на эту ситуацию здраво. Она скоро перебесится. Ведь она всего лишь одинокий и обозлившийся на весь окружающий мир ребенок. И она, как и все дети, нуждается в любви и понимании, которых нет. Вспомни себя в ее возрасте, а еще лучше после того, что сделал отец.
Кир не любил думать о том времени, но приходилось. Все самое плохое и страшное в жизни всегда храниться в памяти бережнее всего.
— Дорогой Вова, — мрачно обратился он к другу, — если ты не помнишь, после того, что сделал отец, я пол года провалялся в больнице, борясь за жизнь, и готовился к мысли о том, что теперь не расстанусь с инвалидной коляской.
— Прости, — смутился Владимир, — я не хотел сыпать соль на старые раны. Я имел в виду то, что вы похожи с ней. Она тоже сирота, она тоже видела много зла от людей. Она сейчас не поймет твоих «высоких чувств», ей нужны забота и ощущение защищенности…
— Как ты не понимаешь, что она не примет от меня ничего?
— Она обязательно смягчиться, как оправиться от шока, — упрямо возразил друг, — и поймет, что нельзя винить тебя во всех своих бедах. И все у вас будет хорошо.
— Нет этого «нас», — вздохнул Кир и вытянул из пачки сигарету, — ты конечно оптимист, но сегодня как-то особенно. Что это с тобой? Влюбился? — спросил он с издевкой, Владимир промолчал и отвел взгляд.
— Мам? — Таня открыла дверь своими ключами и теперь нерешительно стояла в прихожей и ждала ответа. Тишина… И куда все делись? Ну отчим то ладно, хорошо, черт с ним, но мама? Ради нее она вернулась в эту клетку, добровольно прыгнула в пасть к тигру. Тане стало обидно и она готова была уже собраться и уйти обратно, как в дверном проеме комнаты вдруг нарисовался Борис.
— Какие люди, — ухмыльнулся он, — почему ты не у друзей?
— Это тебя не касается, — отмахнулась Таня, полная решимости дать ему отпор, — где мама?
— На работе! Где ей еще быть? — вопросом на вопрос ответил мужчина и как-то хитро сощурился, — уже уходишь?
— Ухожу, — спокойно сказала девушка.
— Не торопись. Думаю, кое-что все-таки заставит тебя остаться, — заявил он.
— Что же это? — скептически нахмурив брови поинтересовалась Таня.
— Тоня привела сюда одно прелестное создание… Сказала, что у девочки горе и ей нельзя оставаться одной. Ее зовут Люся. Тебе это что-нибудь говорит?
Таню как будто ударило электрическим током, она почувствовала напряжение, разлившееся по всем мышцам и посмотрела на него испуганным загнанным взглядом. Выдумывает? Или, правда? Если это сделала ее мать, то вполне может быть. Не может же она бросить девочку в виду последних обстоятельств… Да и как оставить ее одну, когда ей пятнадцать лет и она круглая сирота.
— Подружка твоя просто очаровательная, — продолжал отчим, — такая юная, невинная, чистая и так убита горем…
— Тронешь ее хоть пальцем я… — начала Таня, но осеклась.
— Что? Что ты сделаешь? — рассмеялся Борис и сделал шаг к ней, — я слушаю. Расскажешь Тоне? Будет она слушать тебя после того, как ты пропадаешь неизвестно где?! Кого из нас двоих она будет слушать?
— Хорошо, — смиренно сказала девушка, — чего ты хочешь?
— Ее.
— Нет! — вырвалось у Тани, она представила себе, что будет с Люсей, если он посмеет сделать это да еще и сейчас. Она же не переживет! Кажется, сейчас в ней проснулись прежние чувства, которые она так долго пыталась заглушить. Впрочем, она по-любому не могла допустить того, чтобы с ее некогда лучшей подругой случилось тоже самое, что и с ней и чтобы она прошла те же адские круги.
— Могу предложить себя, — пролепетала она, Борис улыбнулся.
— Умная девочка… и да… — он резко и сильно ударил ее по лицу, от неожиданности она едва устояла на ногах и ухватилась за стену, оглушенная внезапной болью, — это за то, что сбежала.
Люся проснулась от странного шума за стенкой и долгое время лежала в полумраке комнаты, пытаясь понять, что там происходит. У нее чудовищно болела голова, пересохло в горле, ей было страшно и грустно, и сбежать от всех этих неприятных ощущений можно было только на тот свет.
Она вспомнила все события сегодняшнего дня, в конце концов вернувшись к самому отвратительному из них — посещению Кира и тому, что чуть не произошло между ними, и ее снова захлестнуло отвращение. К нему. К себе, за то, что решилась на такое и зря терпела это унижение, так и не доведя план до конца. Она казалась себе такой мерзкой и грязной, что ей хотелось содрать кожу.
