Татьяна Туринская - Идолопоклонница
Так или иначе, но ни тот, ни другой ни разу не заставили ее испугаться, что продолжения не будет. Испугаться по-настоящему. Почему этот мгновенный, мимолетный страх оказался куда невыносимее страха никогда больше не увидеть любимого, какое бы имя он ни носил? С теми двумя Женя могла испугаться чего угодно, и в первую очередь того, что останется одна, брошенной и неприкаянной. Да, тот страх был велик, он сводил с ума, заставляя поступать неразумно и едва ли не преступно по отношению к самой себе.
Но вчера Женя впервые в жизни познала совершенно иной страх. Вчера она не боялась одиночества, в ту минуту она даже не могла думать о нем. Потому что, наверное, и без того считала себя одинокой? Или оттого, что не стремилась хотя бы частично обладать другим человеком? Зимин ведь совершенно не был ей дорог, потерять его — скорее благо, нежели беда. Но почему в то короткое мгновение, когда Зимин оторвался от нее, резко отстранился как раз тогда, когда в ожидании его прикосновения к Женькиной груди она вся затрепетала, забыв на сей раз уже свое собственное имя, почему сердце едва не остановилось от бесконечного отчаяния?! Чего она могла испугаться, чего?! Если рассуждать здраво, то бояться ей было ровным счетом нечего. По идее, она должна была бы только обрадоваться этому: ах, ты передумал, голубчик? так иди, иди, никто не держит! А вместо радости…
А вместо радости Женя в то мгновение ощутила жуткую тревогу. Нет, не тревогу даже, не страх, а дикое разочарование. Или все-таки страх? Липкий, разъедающий душу страх. Страх, что все сейчас закончится, и она так и не узнает, что же это такое, о чем люди столько говорят? Нет, нет, причем тут люди?! В тот короткий миг Женьке было глубоко наплевать на весь мир, кроме нее самой и страшного человека Зимина, неожиданно для нее самой одним своим прикосновением отправившего Женю в глубочайший нокаут страсти. Нет, не было разочарования. И не боялась не узнать что-то важное. Одного в то мгновение испугалась Женя, испугалась гораздо более, чем своей ли смерти, материных ли неприятностей, или еще чего бы то ни было. Боялась потерять его руки. Боялась никогда больше не ощутить на своем теле его поцелуи, наглые безапелляционные прикосновения его грубых и настойчивых, но таких ласковых рук. Рук Зимина. Страшного человека Зимина…
Время словно застыло на месте. Нет, оно, конечно, не стояло, оно шло себе своим размеренным шагом, да только Женя не замечала его течения. Вокруг нее ничего не происходило, ничего не менялось. Каждый день одно и то же: подъем по будильнику, утренний моцион со всеми его 'прелестями', дорога на работу в забитом до отказа городском транспорте. Звонки, клиенты — старые и новые. Потом тем же маршрутом обратно, домой. Каждый день одно и то же. И каждый день после работы, в тишине тесной однокомнатной квартирки, мысли, мысли, мысли.
Женя перестала себя уважать. Совсем. Не за то, что выполнила просьбу Городинского — об этом она старалась думать поменьше. За то, что позволила ему эту просьбу высказать. За то, что вообще позволила ему войти в свою жизнь. За то, что не распознала его гнилой сущности сразу, по глазам. По этой ласковой ухмылке. По глянцевому постеру, провисевшему в ее комнате долгих пять лет. Теперь на этом месте выделялось ярким прямоугольником пятно, как память о ее бесконечной глупости, ведь по какой-то странной причине буквально физически не могла заставить себя повесить на стену календарь. Это было бы равноценно тому, чтобы на лицо реальному Городинскому надеть плотную черную паранджу.
Господи, как же так?! Женя ведь пусть пока еще не слишком плотно, пусть пока еще не семимильными шагами, но уже потихоньку подбиралась к порогу тридцатилетия, а она все еще такая глупая?! Как будто застыла на пороге шестнадцатилетия. Ну, положим, шестнадцатилетней девчушке было бы простительно без ума влюбиться в картинку, в образ, в кумира. Ну, пусть в двадцать. Но в двадцать два?! В двадцать три? В двадцать шесть?! Да еще пронести в себе эту любовь через всю жизнь? Или хотя бы через пять лет жизни?! Это уже не глупость. Это уже диагноз.
Ах, как права была Лариска! Почему, ну почему Женька не послушалась ее, когда та настаивала на визите к психиатру? Или к психологу — какая разница? Почему не пошла?! Ведь и в самом деле нуждалась в помощи профессионала! Застряла в своей проблеме, как в болоте, и лишь усугубляла ее день ото дня. Обжегшись один раз, избрала себе лекарство в виде нарисованного красивого мальчика! Вместо лекарства принимала пять лет кряду яд, ошибочно прописанный самой собою!
Как Женя могла не замечать ущербности Городинского? Только в силу собственной ущербности. Значит, она такая же, как он. Он — слабохарактерный дурак, возомнивший себя пупом земли. Она — бесхребетная дура, позволившая ничтожеству влезть в ее душу. И не только влезть, но и хозяйничать там безраздельно целых пять лет. Пять драгоценных лет! И это тогда, когда лучшие годы жизни уходят. Когда нужно устраивать свою судьбу, рожать детей. Когда нужно любить по-настоящему! А она вместо того, чтобы искать свою судьбу, искать настоящего мужчину, настоящую любовь, культивировала в себе любовь к суррогату. К яркому, эффектному, сладкоголосому, но от этого не менее дешевому суррогату. Из-за яркого фантика, не имеющего ровным счетом никакой ценности, света белого вокруг себя не замечала. Взгляд скользил вокруг, ни на чем и ни на ком не задерживаясь. А что, если вот точно так же она скользнула взглядом по тому единственному и неповторимому, назначенному ей судьбою? И больше никогда, ни единого разочка, их дороги уже не пересекутся? И она уже никогда не будет счастлива, потому что упустила свой шанс, упустила удачу, упустила судьбу?! А вдруг тот единственный и неповторимый — Антон, а Женька, погрязшая в суррогатной любви к пустому фантику, оттолкнула его от себя, и тем самым обрекла на одиночество не только себя саму, но и Антона?
Какая она странная, жизнь. Вот люди, и в том числе Женя (быть может, даже более, чем все остальное человечество, вместе взятое), без конца употребляют слово 'судьба'. А что оно, это слово, обозначает? Быть может, прикрываясь этим словом, люди только калечат друг другу жизни? Нужно ли искать судьбу, или же стоит просто положиться на извечное, неистребимое 'авось' и плыть себе спокойненько по жизни в ожидании, когда она сама тебя разыщет? И только тогда и можно быть до конца уверенным в том, что именно это — твоя судьба, потому что она сама нашлась, пришло время — и вместе с ним пришла судьба. А не притягивать ее за уши к понравившемуся фантику?
Ведь чем Женя отличается от Пивоваровой? Та вбила себе в голову, что Женькин безымянный — ее судьба, и прикрываясь этим, без зазрения совести увела любимого у подруги. Разбила не только Женькину жизнь, но и свою собственную. А Женька? Что сделала Женька?! Увидела красивую конфетку, сладкоголосого мальчика, и сама себя убедила в том, что судьбою им предназначено быть вместе. Да с чего она взяла?! На чем, собственно, основывалось ее убеждение?! Всего лишь на том, что родилась с кумиром в один день?! Но ведь это абсурд, абсурд, ведь в тот же день в мире родилось несколько тысяч человек! Господи, да ведь почти слово в слово ту же самую мысль когда-то пыталась донести до Женьки Лариска Сычева. Так почему было не прислушаться к ее словам?!!
