Маша Царева - Несладкая жизнь
– Настя.
Рейс задержали еще на два с половиной часа.
Как большинство блондинок, его новая знакомая предпочитала «Бейлиз» со льдом. Он заказал тройную порцию виски.
– …чувство обиды проходит… Надо уметь быть благодарными своим врагам. Вот у вас есть враги?
– Не знаю, – он усмехнулся одним уголком губы. – Надеюсь, что нет.
А сам вспомнил Артема. Как он там, удалось ли ему освоиться в жизни, в которой больше нет Давида? Грустит ли иногда по нему? Или наоборот – радуется, что в отсутствие светила у него появился шанс наконец выдвинуться на первый план? Все так же просыпается в полдень, ужинает в ресторанах, в которых должен ужинать Давид, спит с девушками, которых должен соблазнять он, Давид?
Он сжал бокал так, что побелели костяшки пальцев.
– Начинать новую жизнь всегда страшно, – от тягучего ликера Настю немного развезло, – поэтому злишься на тех, кто тебя в нее выталкивает. Зачем вообще нужна эта новая жизнь, если и в старой все неплохо и удобно?.. Но потом, если тебе удается адаптироваться… Ты понимаешь, что в новую жизнь тебя привел не несчастный случай, а сама судьба. Ничего не случается просто так. Главное – понять это, не опускать рук и стараться всегда переиграть все себе на пользу.
– Дорогая, может быть, тебе кофе заказать? Не знал, что невинный ликер так действует на красавиц.
– Не волнуйся, я не пьяная, просто разнервничалась… Я всегда нервничаю, когда об этом думаю.
– Странная ты. – Давид подавил в себе желание протянуть руку и коснуться ее лица. – Значит, больше ты на того мужчину не злишься?
– Нет, – твердо сказала Настя. – Я его прощаю. Прощаю и отпускаю. И тебе советую простить.
– Кого? – Давиду стало не по себе. Настя смотрела на него так пристально, что на мгновенье ему показалось, что она тоже его узнала, все поняла.
– Для начала хотя бы того, кто оставил на твоей щеке этот шрам, – улыбнулась она. – Давно он у тебя?
– Давно, – немного расслабился он. – А мне иногда кажется, что никакой новой жизни быть не может. Сплошной замкнутый круг. В процессе этой гонки если что и меняется, так только твое лицо. На нем появляются морщины.
– Глупости какие! Любой человек может все начать с начала. А в твоем возрасте вообще глупо такое говорить. Тебе ведь не больше тридцати пяти?
«Мне двадцать», – с грустинкой подумал он, а вслух сказал: – Ты прозорлива.
Объявили посадку на их рейс. Настя увидела в толпе съемочную группу – режиссера и оператора, – они размахивали руками и показывали на часы.
– Мне, наверное, надо к своим…
– Иди, – вздохнул он. – Я допью виски и тоже пойду на посадку.
Она вдруг протянула руку и накрыла его руку ладонью.
– Не грусти, Тимур… Все наладится. В Нью-Йорке еще больше возможностей, чем в Москве… Если хочешь, можем в самолете еще поболтать. Путь длинный.
Она собиралась уйти, но Давид задержал ее руку в своей.
– Спасибо тебе.
– За что? – удивилась она.
– Неважно. Будем считать, что ты мне жизнь спасла.
– Ты шутишь? Ты что, собирался броситься под самолет?
– Бог с тобой. Будем считать, что за… А впрочем, какая разница. Главное, что я это вообще сказал.
А потом Настя ушла, и Давид еще какое-то время смотрел ей вслед. Странная девчонка. Не от мира сего. Провели вместе каких-то полтора часа, а такое впечатление осталось… как будто бы он побывал на сеансе психоанализа. Встречаются такие люди – светлые. Редко, но встречаются все-таки. Энергетические доноры. Поговоришь с ними несколько минут, как будто бы ни о чем, и дурные мысли вдруг сами собою отступают прочь, и начинает казаться, что жизнь и правда может наладиться.
«Надо будет выведать ее адрес и что-нибудь ей прислать. Кольцо с огромным брильянтом», – подумал он.
Представив, как она удивится и обрадуется, получив анонимную посылку и обнаружив в ней драгоценное кольцо, Давид улыбнулся.
Это была его первая за долгое время искренняя улыбка.
Он залпом допил виски и подхватил дорожную сумку.
Пробегая мимо стеклянной стены, выходящей на взлетную полосу, Настя на минуту задержалась. Вот он, гигантский авиалайнер, который унесет ее за океан. Ей вдруг вспомнилось, как двенадцатилетней девчонкой она любила валяться в копне сена и наблюдать, как крошечные самолетики выписывают белоснежные дорожки в далекой голубизне. Пахло прелой травой, и клевером, и летом, и ее коленки были вечно содраны, а заплетенные мамой косы растрепывались уже к полудню. Она закрывала глаза, слушала доносящийся сквозь толщу воздуха гул самолетного двигателя и мечтала, как когда-нибудь и она взглянет на землю сквозь рваное кружево облаков. И бескрайняя Волга покажется ей ничтожным ручейком, а поля будут расчерчены на квадратики, и во многих километрах внизу, в стоге прелого сена будет лежать другая девочка с содранными коленками – лежать, жевать травинку и мечтательно смотреть на самолет. Девочку эту Настя увидеть не сможет, но будет точно знать, что она есть.
– Эй, звезда, я тебе место в очереди занял! – услышала она голос оператора. – Смотри, на рейс не опоздай, что мы без тебя делать там будем? Я вот ничего, кроме сосисок, готовить не умею.
Настя улыбнулась. Всем сразу – небу, самолету, оператору.
И все у нее было впереди.
