Наталия Кочелаева - Невеста без места
– Ярослав Алексеевич, – набралась смелости Вероника. – Зачем вы меня сюда привезли? Вы же не собираетесь писать книгу, верно?
– Вот те раз, как же не собираюсь? А может, и напишу? Красота-то тут какая! Что-нибудь вроде Пришвина, или кто там еще про охотников писал? «Записки охотника», а?
– Тургенев.
– Точно, Тургенев! Возьму тебя в соавторы, – обрадовал Лапутин и засунул в рот куриную ногу. Целиком.
– Отлично. Так зачем вы меня сюда привезли?
– Говорю ж тебе – книжку писать. У меня пока вдохновения нет. Будем ждать, когда появится. А пока тут посидим. Тихо, и мухи не кусают. А воздух-то! Прямо хоть ложкой ешь!
– Скрываемся, значит?
– Ты не слишком много вопросов задаешь, голуба? Тебе денег дали? Дали. Условия договора соблюли? Соблюли. Месяц отдохни. Поняла?
Дружелюбно-панибратская физиономия депутата Лапутина неприметно изменилась. Не вальяжно-ласково он теперь смотрел – с нехорошим прищуром и улыбался оскальцем ровных, белоснежных зубов.
– Поняла, – кротко ответила Вероника. – Ярослав Алексеевич, а телефон у вас есть? Мне нужно сделать пару звонков, а я только что обнаружила, что мой мобильник – тю-тю. Сумку разрезали, наверное, пока мы с Сашей по базару ходили, телефон и бумажник украли.
– Ну? Это обидно. Не грусти, как только вернемся, я тебе такой телефон подарю – закачаешься! Самой последней модели, как бортовой компьютер на станции «Мир». А мой аппарат вон, на столике. Бери, когда надо.
Взяв не по-мужски крошечный телефон в руки, Вероника поняла злую шутку Лапутина. «Нокия» недвусмысленно объявляла о том, что сети нет. Нет, и, очевидно, быть не может. Не берет, не ловится, слишком далеко пролегают воздушные пути незримых волн, цепляются за верхушки сосен, не доходят до затерянного в лесу домика. Слишком крупна ячея невидимой сети. С лапутинским оскалом смотрит на Веронику чучело лисы, побитое молью, мексиканские поэты ждут в спальне, а над всем этим – снег, и серое низкое небо, и равнодушное, бессмертное божество.
* * *Три дня подряд валил стеной снег, Лапутин не выпускал из рук бокал виски, радио журчало без умолку, и уже куча выдохшихся батареек громоздилась на шахматном столике. Вероника готовила, прибирала дом, читала стихи и плакала. Двое узников Марьяшкиных хором почти не разговаривали – с того момента, как Лапутин, посчитав, что радио и виски ему для развлечения недостаточно, облапил Веру на ходу в коридорчике, задышал жарко в ухо.
– Ты что? Сердишься? У-у, какая бука. Ребята, давайте жить дружно! Подружись со мной, не пожалеешь. Я мужик с огоньком, ласкущий!
Уху было мокро и щекотно, от Лапутина пахло виски. Вероника выкрутилась из назойливых объятий.
– Ярослав Алексеевич, не стоит. Я, кажется, предупреждала – интима не будет. Мы же выполняем договоренности?
– Уговор дороже денег, – покивал депутат. – А если приплатить? За дополнительные услуги.
– Исключено. Коррективы в договор я вносить не намерена.
– Твоя воля...
Вероника шмыгнула к себе в комнату, утерла влажный лоб. Ей было не по себе, но все же она чувствовала и некую гордость оттого, как поговорила с Лапутиным. Не устроила истерики, не заплакала, не дала ему пощечины. Хотя стоило бы. Но нет – ничего личного. Бизнес есть бизнес.
Правда, с этого дня сальный, вечно пьяный депутат стал ей еще более неприятен. Общения с ним она тщательно избегала, от совместных завтраков и обедов изобретательно уклонялась. К ужину Ярослав Алексеевич бывал уже слишком нетрезв для того, чтобы нуждаться в чьем-либо обществе. Вероника готовила еду, уносила ее к себе в комнату и сидела там тихонько, словно ее и нет вовсе.
Но это еще не все. У нее появился друг. Не чучело лисы, не мышка-полевка, не депутат-алкоголик. Другом Веронике стала картина на стене. Безыскусный пейзаж – речка, и бережок, и старая лодка на привязи у берега. Но столько покоя и утешения (последнего утешения) было в среднерусском этом ландшафтике, в несмелых, бледных красках, в рассветном настроении, что Вероника ложилась на кровать – головой в изножье – и смотрела на картину долго-долго... Знатоки изобразительного искусства наверняка подыскали бы какой-то умный термин для эффекта, которого своими силами научилась добиваться Вера. Если смотреть пристально, ни на что не отвлекаясь – пейзаж превращался в реальный, несмелые мазки песка и волн обретали вещественность, и уже слышались шорохи, плески, потайные звуки природы...
Вероника тоже пробовала пить. Три глотка из плоской бутылки с розой на этикетке совершили волшебство. В тот вечер она смотрела на пейзаж особенно сосредоточенно и совсем не удивилась, когда рамки картины стали расплываться, а на берегу вспыхнул незаметный раньше костер, и кто-то поманил ее...
У костра, прямо на песчаном берегу, сидела женщина. Изможденная, худая, с глубоко ввалившимися глазами, растрепанными прядями волос, она была бы страшна – если бы не одно обстоятельство. Женщина была на последнем сроке беременности. Огромный, уже опустившийся в предродовом ожидании живот оттопыривал черно-красную ветхую юбку.
– Ты пришла? Я звала тебя. Я рада тебе.
Ее голос не был человеческим. Он словно состоял из шороха песка, плеска волн, и интонации механической китаянки из будильника, из прошлой жизни. Не найдя что ответить, Вероника опустилась рядом с женщиной на прохладный песок.
– Ты можешь говорить. Твой манхаг уснул. Он будет спать, сколько я захочу, а потом опять выпьет моего зелья и уснет.
– Манхаг?
– Змея. Он из их породы. Скользкая тварь с холодной кровью. Они скитаются в подземных пещерах, они боятся солнца и земного огня. Я убиваю манхагов, и этого убью, если ты захочешь.
– Кто ты? – через силу спросила Вероника. Пламя жгло холодом невыносимо, она старалась отодвинуться подальше, но не могла шевельнуться, не могла отвести глаз от странной женщины.
– У меня нет имени. Я забыла земные имена. Я была жрицей богини Эйи – да не погаснет ее животворящее пламя! Но предала свое служение и была наказана за это. Манхаг надругался надо мной, забрал мое сердце и растоптал его. Другие манхаги убили меня и моего нерожденного ребенка. У манхагов нет сердца, нет дыхания, все, что им нужно, – забрать чужое, горячее... Они забрали бы и тебя – но ты была хозяйкой амулета Эйи, и в тебе еще горит ее огонь...
– Амулета? У меня не было...
– Был. Поверь мне. Но у тебя его забрали. Верни себе амулет, составь его в единое целое. Верни милость Эйи – и ты спасешь себя и меня. Но ты слаба. В тебе много воды, а вода – смерть огня. Я хотела бы уничтожить тебя, но в тебе одной надежда на спасение, ты одна имеешь власть над манхагами...
