Барбара Вуд - Роман с призраком
— Тогда ради меня оставь его в покое. Джон сам должен найти выход.
— Его надо встряхнуть, заставить…
— Виктор…
Он взглянул на Дженнифер, от злости борозда меж бровей углубилась. Виктора трудно было укротить. Дело было не только в брате и женщине, которую он любил, но и в повороте личной жизни, а это вынуждало Виктора говорить резкие слова.
— Обещай мне, — тихо сказала Дженни, — что не станешь вмешиваться в дела Джона.
Виктор сердито уставился на огонь.
— Если таково твое желание, то я не буду вмешиваться.
Наблюдая за лицом Виктора, я догадалась о мыслях, которые не дают ему покоя. За полтора года после возвращения из Лондона он усовершенствовал больницу Уоррингтона, спас не одну жизнь и стал личным врачом епископа Уоррингтона. Он также лечил семью лорда-мэра. Деятельность Виктора принесла ему общественное одобрение, он завоевал большое уважение влиятельных лиц.
Однако ему не этого было нужно.
Моего прадеда все еще обуревало желание окунуться в мир пробирок и микроскопов, желание сделать научные открытия. Я видела, как его удручает то обстоятельство, что нельзя помочь больным с опухолями мозга или пороками сердца. Хотя Виктор был врачом с большими способностями, он оказался бессильным перед лицом многочисленных неизлечимых болезней, которые продолжали косить людей. Вот где был нужен его ум — в медицине осталось множество белых пятен. Виктор Таунсенд хотел стать одним из тех, кто поможет избавить человечество от страданий.
— О чем ты думаешь? — прошептала Дженни.
— О человеке по имени Эдуард Дженнер. Знаешь, кем он был? — Виктор повернулся к ней, его лицо просветлело, и в нем отражалось нетерпение. — Эдуард Дженнер был тем человеком, который однажды задался вопросом, почему у доярок никогда не бывает оспы. Он также заметил, что доярки почти всегда заболевают коровьей оспой. Так вот, Эдуард Дженнер захотел выяснить, имеется ли связь между этими видами оспы и нельзя ли привить менее опасную оспу, чтобы спасти людей от смертельной ее разновидности. Дженни, все смеялись над ним, однако вакцина Эдуарда Дженнера избавила нас от страха заболеть этой ужасной болезнью, которая когда-то уничтожала население целых городов. А что делать с другими болезнями? Что делать с воспалением легких, холерой, тифом, полиомиелитом?!
Виктор подался вперед и взял ее за руки.
— Чем я здесь занимаюсь? Выписываю сиропы от кашля и успокаивающие средства истеричным женщинам. Даже от хирургии я не получаю удовлетворения, ибо не могу преодолеть границы своего знания. Так много еще предстоит открыть! Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да, — ответила она. — Тебе следовало уехать в Шотландию.
Он отпустил ее руки и вскочил.
— Я не то имею в виду. Лабораторию, которая ждала меня в Эдинбурге, можно легко оборудовать в Уоррингтоне.
— Тогда что же ты имеешь в виду?
— Что я хожу кругами. Я предался горечи, разочарованию и стою на месте. К чему бороться, когда единственное, чего я хочу больше всего на свете, мне все равно недоступно?
Дженни тоже встала и коснулась его руки.
— Значит, мне суждено стать причиной крушения твоих надежд?
У моего прадеда был такой вид, будто его ударили. На его лице отразились шок и ужас. Постигнув смысл ее слов, он, поддавшись безумному порыву, обнял Дженни.
Дженни не сопротивлялась. Прижав голову к его груди и закрыв глаза, моя прабабушка наслаждалась этим мгновением и сдерживала слезы, думая о своем горьком счастье.
— Что я имел в виду? — пробормотал он, коснувшись губами ее волос. — Как мог я быть столь эгоистичным, чтобы ранить тебя таким бредом? Дженни, ах, Дженни, для меня нет ничего важнее, чем твое счастье… — Виктор сильнее привлек ее к себе, словно стараясь унять боль. — Как мог я говорить подобные вещи, если знаю, что твоя жизнь должна быть такой же несчастной, как и моя! И ты безропотно страдаешь, а я жалуюсь на судьбу! Право, я совсем недостоин тебя…
Они прижались друг к другу и долго так стояли, образуя трагический силуэт на фоне горевшего камина. Наконец Дженни с большой неохотой немного отстранилась и взглянула на него.
— Чувствовать твое прикосновение, — прошептала она. — Чувствовать, когда твои руки вот так обнимают меня… это…
Виктор наклонил голову, будто собираясь поцеловать ее, но застыл.
— Тебе сейчас лучше уйти, любовь моя, — сказала она. — Они скоро вернутся домой. Виктор, нам подобное запрещено, каким бы ни был Джон, он мой муж, и я должна остаться ему верной ему. Нам не суждено целовать друг друга. А если мы поддадимся минутной слабости, то к чему это нас приведет? Что мы тогда позволим себе в следующий раз, затем еще в следующий раз, если продолжим встречаться?
Дженнифер высвободилась из его объятий и серьезно посмотрела на него.
— Виктор, нам больше не следует оставаться наедине, ибо я могу потерять власть над собой. И тогда к нашим несчастьям прибавится чувство вины.
Мой прадед стоял, словно скорбящий у могилы, опустив руки по швам, с каменным лицом. Дженнифер все смотрела на него, ее миниатюрное тело вздрагивало, глаза наполнились слезами, и оба стояли так до тех пор, пока не скрылись из виду.
Малая гостиная давно исчезла, и я снова осталась в пропахшей плесенью кладовой бабушки. Простыни закрывали мебель, ковер был свернут, стол и грязноватые стены покрылись пылью. Мне понадобилось лишь несколько секунд, чтобы вернуться из 1892 года, и тем не менее я чувствовала себя совершенно разбитой, будто совершила это путешествие пешком.
Закрыв дверь малой гостиной, я, спотыкаясь, вышла в коридор, довольная царившими в нем прохладой и мраком, которые словно укутали меня успокаивающим покрывалом. В ушах отдавались последние слова разговора Дженни с Виктором. Как Дженни была счастлива, что ее любил такой человек! Я подобного никогда не испытывала. Или… испытывала? Неужели Дуг мне как раз это предлагал, и как глупо я поступила, отвергнув его?
Громкий стук над головой прервал мои размышления. Вспомнив, что бабушка должна была позвать меня, постучав тростью по полу, я быстро поднялась наверх и заглянула в ее спальню.
Бабушка крепко спала, опустив голову на подушки.
Новый стук заставил меня покинуть ее комнату и затворить дверь. Ну конечно же! Это стук не из настоящего, а из прошлого. И он раздавался в ближней спальне.
Дверь в нее уже была широко распахнута, открывая взору обстановку викторианской эпохи. Снова все обновилось и сверкало, стены были оклеены обоями, ковер и занавески казались совсем новенькими, в камине горел огонь. Я не без интереса обнаружила, что место газовых ламп заняли электрические. Припомнив лампочку в коридоре, я предположила, что современный век одержал хотя бы одну маленькую победу над необузданным мистером Таунсендом. У камина стояло кресло, обитое красным бархатом, подлокотники были обтянуты белым материалом. В этом кресле сидела Дженнифер, ее миниатюрные ножки покоились на небольшой обитой красным бархатом скамеечке. Дженни смотрела вдаль.
