Татьяна Тронина - Милая, хорошая
– …Ты обидчив. Чуть что – ты готов рвать отношения! Ты эгоист. Ты вот хоть раз говорил со мной по душам? Нет. Я старшая сестра – ты меня за человека не считаешь, я у тебя только скуку вызываю! Пройдет время, и к Машеньке ты будешь точно так же относиться – как к надоевшему старому башмаку!
– Нет, это невозможно… – застонал он, но Алена его уже не слушала.
– Машенька, она… Она – не как все остальные! – вдохновенно вещала Алена. – Она не от мира сего! Ее нельзя мерить общими мерками… Ты, Костька, ее убьешь своим педантизмом и вспыльчивостью. Поэтому я очень рада, что вы расстаетесь. Тебе нужна другая девушка. Которая твердо стоит на ногах, а не витает в заоблачных сферах. Настоящая земная женщина. Которая будет держать тебя в ежовых рукавицах!
– Меня не надо держать в рукавицах…
– Надо! – торжественно возразила Алена. – Потому что ты разгильдяй. А Машенька что? Эфирное создание…
– Алена, замолчи! – вконец рассердился брат. – Ты не имеешь права судить, что для меня лучше, а что хуже! Как будто я без тебя не знаю, какая Машка особенная! Я ее люблю и расставаться с ней не собираюсь! И я всегда буду любить только ее, ее одну! Я ни в кого больше не смогу влюбиться… Потом, о каких таких настоящих земных женщинах ты вещаешь? Это которые как Женька Малкина?! Да с такими с тоски можно сдохнуть! Этот Алик дурак, связался с ней, теперь никак отвязаться не может, потому что от Женьки уже не уйдешь…
– Вот именно, – перебила его Алена. – Алик – дурак. Разве Машенька была не права?
Костя ошеломленно замолчал. Он молчал довольно долго, Алена даже начала беспокоиться.
– Костя! Костя ты меня слышишь? Костя, ты еще здесь?..
– Здесь, – потерянно прошептал брат.
– Ты все еще сердишься на Машеньку?
– Нет.
– Костя, она так плакала… У меня чуть сердце не разорвалось! – со вздохом произнесла Алена. – Не знаю, стоит ли тебе сейчас ей звонить… Да нет, пожалуй, позвони ей завтра, пусть она сначала успокоится.
– Как это – завтра? – вдруг возмутился Костя. – Машенька там, значит, вне себя от горя, а ей только завтра звонить? Как, интересно, она успокоится, если я сам ее не успокою?! Все, Алена, мне некогда… – и брат бросил трубку.
Алена послушала короткие гудки, а потом тоже положила трубку на рычаг. Ей было и смешно, и грустно.
Потом начала собираться – через час за ней должен был заехать Селетин. За окном сияло яркое солнце.
– …Вот, купил, – сказал Роман, доставая из спортивной сумки коньки. – Примерь, пожалуйста. У тебя – тридцать шестой? Если не подойдет – не страшно. Тут, видишь, можно регулировать…
– Ух ты! – восхитилась Алена. – Чего только не придумают…
Она села на диван и принялась натягивать коньки. Роман наблюдал за ней, присев на корточки.
– Нет, в самый раз, ничего регулировать не надо, – озабоченно вертя обутой ногой, заметила она. – У тебя такие же коньки?
– Нет, другие… – рассеянно заметил он. Наклонился, поцеловал ее в колено. – Почему я тебя так люблю, ты знаешь?
– Нет. Я сама не знаю, почему я тебя так люблю… – Она взъерошила его волосы.
– Может быть – ну его, этот каток?..
– Нет уж, пойдем! – решительно возразила она. – Скоро зима, между прочим, кончится!
Солнце сияло просто нестерпимо, хотя было довольно-таки морозно.
– Очки от солнца забыл… – щурился Селетин.
– Ничего, сейчас привыкнешь! – Алена заскользила по льду. Катающихся было мало – две девчушки-хохотушки лет десяти и безмятежная пожилая дама, которая легко и свободно выписывала круги.
Много лет Алена не позволяла себе заниматься ничем подобным – она берегла свои руки. Руки пианистки… А теперь ей было все равно. Падай сколько хочешь – свобода!
Обнявшись, Алена и Селетин тоже заскользили по кругу.
– Знаешь, кто объявился недавно?
– Кто?
– Никита! Никита Ратманов. Вчера мне позвонил… – весело сообщил Селетин. – Легок на помине!
– И что? – осторожно спросила Алена.
– Ничего. Немного поболтали. Он ведь очень занятой человек… Да, он спросил, есть ли у меня кто.
– Ты ничего не сказал?
– Наоборот! – возмутился Роман. – Я ему как раз рассказал о тебе. Какой ты замечательный человечек… – На ходу он быстро поцеловал Алену в щеку. Солнце слепило глаза, мороз пощипывал щеки. – Он меня поздравил.
– Как мило с его стороны! – пробормотала Алена, глубоко дыша. Пар от дыхания растворялся в прозрачном воздухе. Коньки звонко разрезали лед – полузабытая радость движения… «Этот Ратманов – хитрый и осторожный. Решил проверить, действительно ли я существую… Чего он боится? Ах, ну да, он же публичная личность, боится разоблачений! Сам всех разоблачает, но себя на чистую воду вывести не позволит. Не хочет, чтобы Рома узнал, какой Никита друг…»
– Ты как будто недовольна?
– Нет, все в порядке… – с улыбкой покачала головой Алена. – Ты давно знаешь этого Никиту?
– Давно… Лет с пятнадцати. Мы жили рядом. А назад скользить умеешь?
– Умею… – Алена отняла у него руку и, старательно перебирая ногами, поехала назад. Пожилая дама с безмятежным одобрением на лице кивнула – дескать, совсем неплохо… – Ромка!
– Что? – Тот, выписав «восьмерку», подъехал ближе.
– Этот твой Никита с юности такой правильный? В смысле – он и тогда всех разоблачал?
– Нет… – засмеялся Роман. Он подал Алене руку, и они снова покатились рядом. – Тогда он просто мечтал о карьере журналиста.
– Почему именно – журналиста?
– Потому что не хотел быть обычным инженером или там экономистом… Нет, в этих областях деятельности тоже можно многого добиться, но Никита хотел всего и сразу! – добродушно пояснил Роман. – Честолюбие – это ведь нормальная вещь!
– Я не спорю.
– Никита мечтал, чтобы о нем узнали все. Мог, между прочим, пойти в актеры (родители его были из актерской среды) – у него внешность характерная и талант, говорят, имелся… Но счел эту профессию недостойной мужчины. В конце концов он добился того, что его все знают и без всякого лицедейства… Господи, сколько раз ему угрожали, сколько раз пытались убить, избить, поджечь его жилье, машину, закрыть его передачу – но Никита непотопляем. Вот он, настоящий мужчина! Теперь это уже не честолюбие, это… я даже не знаю, как это назвать! Любовь к правде? Любовь к Родине?..
«Может быть, я чересчур старомодна и напрасно считаю Ратманова подлецом? – мелькнуло у Алены в голове. – И на самом деле ничего особенно ужасного не было в том, что он поступил с другом подобным образом?.. Нет, он поступил скверно и сам это знает – иначе не просил бы меня ничего не рассказывать Роме, иначе бы не перепугался так, когда увидел мой номер на своем определителе!»
