Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника
Гор дергается, как от пощечины. Все его тело обращается в камень, плечи словно становятся шире, а тяжелое, злое дыхание заполняет мучительную паузу. Он был предан близкими людьми в самую трудную минуту, а теперь не может простить.
- Они с тестем отреклись от внучки, - рычит яростно. С вызовом и затаенной обидой. - После похорон ни разу не приезжали, не интересовались ей, не звонили. Им было плевать, а теперь что изменилось?
- Им было плохо после ухода Алисы, как и всем нам, но пора отпустить боль и обиды, - аккуратно и ласково уговаривает его мама. - Мы же раньше дружили семьями, не чужие люди.
- Можно подумать, мне офигенно было с новорожденным ребенком на руках. Тебе ли не знать, мам! – повышает голос будто в поисках поддержки. Одинцова опускает глаза, кусает губы и делает глубокий вдох. - Хоть бы одна падла поинтересовалась, как у Алиски здоровье, нужна ли помощь и как она растет.
Небольшая квартира сжимается до размером спичечного коробка, весь кислород мгновенно сгорает, в воздухе пахнет ненавистью, и я не могу точно определить, от кого она исходит. Эта битва обречена на провал – в ней заранее победила смерть, несколько лет назад.
- Вот не хотела я ехать, зря ты меня уговорила, Олеся, - отмерев, ядовито цедит теща Гордея. - Как был твой сын хамом, так и остался. Дочери меня лишил, а теперь и к внучке не подпускает. Я не собираюсь это больше терпеть, - отстраняется от подруги и делает шаг назад, в подъезд.
- Скатертью дорога, - пожимает плечами Гордей, спрятав руки в карманы домашних штанов.
Впервые вижу его таким жестоким, и мне становится страшно. Прежде всего, за него самого. Тьма прошлого убивает его изнутри, и мне дико хочется обнять его, избавить от боли, которую ощущаю, как свою, спрятаться вместе с ним от всего мира.
«Убийца», - лепечет бабушка Алисы одними губами. Как проклятие, от коротого у меня мороз по коже. До последнего надеюсь, что Гордей отвлекся и ничего не заметил, но… он считал это слово и теперь мрачнеет от боли. Боже, как он с ума не сошел в такой обстановке? Впрочем, он был на грани, когда мы познакомились.
Слезы бесконтрольно стекают по щекам, Виола затихает на моей груди, почувствовав гнетущую атмосферу. Приближаюсь к Гордею со спины, чтобы он ощущал нашу поддержку. Мы рядом. Несмотря ни на что. Слышу позади скрип двери, детский лепет и вкрадчивый топот крохотных ножек. Кажется, малыши вышли на разведку.
Мы здесь, любимый, мы с тобой.
- Гордей, зачем ты так? – сокрушается его мать, когда теща наконец-то уходит. - Еще и при посторонних, - переводит добрый взгляд на меня. - Здравствуйте, Виктория, я вас помню, вы педиатр Алисоньки, а почему…
Она спотыкается на половине фразы, наконец-то опустив глаза на Виолу - свою внучку, которую видит впервые в жизни. Умолкает, а я теряюсь с ответом, даже элементарную вежливость не могу проявить из-за волны страха, захлестнувшей меня и перекрывшей дыхание.
Что если она никогда не примет двойняшек?
Виола прижимается ко мне щекой, словно успокаивая. В этот же момент подходит Рус и протискивается между нами с Гордеем, протягивая ладошку разбитому, истерзанному отцу. Большая мужская рука бережно обхватывает маленькие пальчики, а уголки жестких губ приподнимаются в теплой улыбке.
- Ма-Вика! – разлетается по квартире, как контрольный выстрел, и малышка Алиска порывисто обнимает меня за ноги.
- Здравствуйте, Олеся Яковлевна, - через силу выжимаю из себя.
- Что? – сипло уточняет она, не веря своим глазам. – Кто? Ма… - обрывается, потому что назвать меня мамой вслед за внучкой у нее язык не поворачивается. Недостойна я, не заслужила…
- Вика не просто педиатр, она моя жена… будущая, - гордо представляет меня Одинцов и быстро целует в щеку, будто ставит клеймо. Я удивлена его решимостью, обескуражена и одновременно смущена. Ситуация складывается неоднозначная. - А это наши общие дети, знакомься – Виолетта и Руслан, - шире улыбается счастливый папочка, переключаясь на двойняшек. - Конечно, я иначе планировал обо всем вам с отцом рассказать, но ты сама прилетела без предупреждения. Могла вообще нас не застать, если бы мы раньше собрались и уехали, - тяжело вздыхает, виновато покосившись на меня. В серебристых глазах читается сожаление. Слова, адресованные матери, звучат безжизненно и с опаской: - Поздравляю, ты теперь многодетная бабушка.
- Двойняшки? – кружит стеклянным взглядом по детям. Посматривает на своего сына, словно сравнивает. К счастью, в нашем случае никакой тест ДНК не нужен – сходство очевидное. Но, кажется, именно это ее и огорчает. - Сколько им лет?
- Скоро исполнится два, - свободно отвечает Гордей. - В день рождения Алиски.
- Год разницы. То есть вы… - ее голос срывается в утробный хрип, а рука ложится на грудь.
Она явно подсчитала сроки и поняла, когда именно мы с Гором были вместе. В период, когда он должен был держать траур по жене. Чувствую себя так ужасно, словно сквозь землю проваливаюсь, прямиком в ад, где для меня готов отдельный котел. Вместо наказания звучат унизительные обвинения Одинцовой:
- Не ожидала я от тебя такого, Виктория. Чтобы девушка из известной врачебной династии воспользовалась горем одинокого отца и…
Каждое слово как удар под дых. Я будто стремительно ухожу под воду. Камнем на дно.
Зажмуриваюсь, вспыхивая до корней волос. Стыд, что преследовал меня все эти годы, сейчас ложится удавкой на шею. Душит. И лишь строгий баритон Гордея способен вытащить меня на поверхность.
- Мама, хватит! Что ты несешь? – почти кричит он. - Оскорбляя мою женщину, ты оскорбляешь меня. Я такого не прощаю, поэтому остановись, пока не поздно.
Дети облепляют нас со всех сторон. Меня трясет от обиды и несправедливости, Гор закипает от злости. А его мать непоколебима.
- У тебя одна жена – и это Алиса, - произносит по слогам. На имени умершей жены Одинцова мое сердце останавливается. Так больно, что нечем дышать. - Она была для меня как дочь. Другой невестки я не приму.
Мне кажется, это конец, но Гордей не сдается. Сжимает руки в кулаки, играет желваками на скулах, тяжело втягивает носом воздух, словно собирается извергнуть пламя и спалить всех к чертям.
- Викуль, забери детей, - неожиданно нежно обращается ко мне. - Побудьте пока в комнате.
- Гордей…
- Пожалуйста, Вика, - повторяет строже и настойчивее. - Этот разговор не для их ушей.
Обращаю внимание на наших малышей, зажатых и испуганных, словно котята в грозу, и понимаю, как прав их отец. Спускаю Виолу с рук, подталкиваю всех троих к двери, как наседка цыплят.
Закрываемся в детской, но стены слишком тонкие, чтобы обеспечить полную звукоизоляцию. Отвлекаю детей, играю с ними, цепляя на лицо вымученную улыбку, а сама прислушиваюсь к разговору в коридоре.
- Значит так, - рявкает Гордей, отпустив своих внутренних демонов, пока нас нет рядом. - Насрать мне, мам, что ты принимаешь, а что – нет. Ты знаешь, какой у меня характер. Если не одумаешься, то можешь забыть вообще, что у тебя есть сын и внуки.
- У меня одна внучка, - всхлипывает она.
- Тогда выметайся вслед за обиженной бывшей тещей. Ты сделала свой выбор, я – свой.
- Слышал бы тебя отец, - шелестит едва различимо, и у меня сердце щемит за Гордея. Разве он должен так страдать за то, что просто хочет быть счастливым?
- Привет ему. Пламенный, - выплевывает с негодованием. - Передай ему каждое слово, для него те же условия вхождения в МОЮ семью, - расставляет акценты, навсегда привязав нас к себе. - Я все сказал, решайте теперь на семейном совете.
Яростный хлопок двери отдается гулким эхом ушах, проникая в самую душу и разрывая ее на части.
Гордей долго не возвращается, и я сама, оставив детей с игрушками, выхожу из комнаты. Застаю его в той же позе, в которой оставила, словно он превратился в мраморную статую. Каждая мышца напряжена, кулаки стиснуты до белых костяшек, лишь плечи лихорадочно поднимаются и опускаются в такт шумному дыханию.
