Ледокол (СИ) - "Ann Lee"

— Ты вымораживаешь меня своей ревностью, — рычит Кир, подаваясь вперёд, словно к прыжку готовился.

— Считаешь, что напрасно? — гордо вскинула подбородок.

— Считаю, — говорит коротко.

— Ну, тогда объясни, может, я чего-то не понимаю, Кир, — внутри поднималась такая ярость, на то, что он, как ни в чём не бывало, продолжает строить из себя альфа-самца. — Ты сам-то как себя повёл бы, поменяйся мы местами?

Он ничего не ответил, только плотнее сжал губы, так что они побледнели.

— Что никак не привыкнешь отчитываться, ну так ты женат, придётся! — язвлю я.

Видимо его терпению приходит конец, потому что он аккуратно смещает меня к стенке, и также аккуратно меня там зажимает, вроде и не давит, но и свободы особо нет. В стену руки впечатывает, словно в ловушку заключает, и нависает, давит своим взглядом.

— Давно за борзоту свою не отвечала, — рычит он, и носом по моей макушке ведёт, запах втягивает, — всякая ересь в голове!

— А тебе, я смотрю нравиться этот накал! — кривлюсь я в усмешке, и толкаю его в грудь, — ну давай продолжай доводить меня! А после, может соизволишь ответить, какого хрена твоя драгоценная Катя делала у тебя в кабинете, в котором вы заперлись? — снова его толкаю, потому что завожусь опять.

Но Кир перехватывает мои руки, и разводить их в стороны, заставляя вскинуть вверх голову и посмотреть на него.

— Ничего мы там не делали, — рычит в ответ, — эта дура припёрлась на работу наниматься, и решила по старой памяти меня соблазнить, и дверь закрыла, а тут ты…

— И что, ты не соблазнился? — хмыкаю я, скинула со своих, его руки, и снова толкнула, потому что душно мне, и дышать совсем нечем. Навис тут своей махиной, ароматом горьким опутывает, глазами ледяными давит, мне жарко стало и сердце задробило.

— Блядь, когда ты поймёшь, что кроме тебя, мне никто не нужен? — Кир совсем не отталкивается, а даже наоборот, ещё ближе становиться, насколько позволяет мой живот, и за подбородок моё лицо держит.

— Даже она? — смотрю требовательно, сканирую, любую фальшь учую.

— Даже она, — склоняется к моим губам, — даже хоть кто, — пробный поцелуй, короткий, быстрый, — только ты, — и снова склоняется, прихватывает зубами за нижнюю губу оттягивает, всасывает, отпускает, — сучка моя борзая!

— Слиняла! Полгорода перерыл, Вову чуть наизнанку не вывернул, — и снова в губы вгрызается, стон вырывает. Я обхватываю его за шею, потому что ноги подводят, опора нужна.

— Вот было бы мне по хуй на тебя, вставал бы у меня каждый раз, как ты мимо пройдёшь? — Кир кладёт мою руку на отчетливый бугор под его брюками.

— И всё равно Кир, — капризничаю я, руку, тем не менее, не убираю, сдавливаю твёрдый член, глажу, выпирающую плоть, — тебя это не оправдывает, и не прощает. Мог сразу всё объяснить!

— А ты стала бы слушать? — ворчит он, и дыхание переводит, шумно так с хрипом. — Давай заканчивай, — руку мою отстраняет, — проигрались, и хватит, дома продолжим, если захочешь!

— Я требую наказания, — надуваю губки, когда он отходит.

— И чего ты хочешь? — Кир натягивает пиджак, и запихивает галстук в карман.

— Пойдёшь со мной на УЗИ, — решаю я.

— Зачем? Мы же вроде уже выяснили, пацан у нас будет!

— Не мы выяснили, а я одна, а хочу с тобой!

— А это не вредно столько УЗИ делать? — делает попытку избежать наказания.

— Не вредно, — развеваю, все его надежды на избежание этой процедуры, — как раз на тридцать второй неделе будет последнее, и если ты найдешь, хоть какой-нибудь способ этого избежать, я тебе весь мозг съем, ты знаешь, я это умею!

— Блядь, а бриллианты не сойдут, — кривится Кир.

— Не сойдут, — показываю язык.

— Ну, тогда готовься отрабатывать сегодня, — прихватывает меня за зад, когда я отвернулась, собираясь выйти.

— Офигеть, Кир! — возмутилась я. — Как это так получается? Ты накосячил, а я отрабатывай!

— Уметь нужно, красивая, — ржёт Кир.

— Эксплуатируешь, беременную женщину, не стыдно? — продолжаю фырчать я.

— Беременная женщина, сама находит приключения на свою задницу — заявляет это хамло.

Так мы и переругиваемся, пока выходим из квартиры, а потом из подъезда.

А на улице резко замолкаем, потому что в нашем уютном, домашнем дворе, где так любят играть маленькие дети, и сидеть под тенью деревьев старушки, стоят три тонированных джипа, вокруг которых собралась целая армия.

23

Мужчины что стоят вокруг, сплошь головорезы. Вот видно по ним. По их тяжёлым жёстким взглядам, по позам хищников, по оскалам и ухмылочкам, когда они видят нас. А самое страшное, что Кир, задвигает меня за спину, и материться.

Значит это враги, и у нас большие неприятности.

Из центральной машины выходит ещё один. Идёт вальяжно, смотрит остро. На нем элегантный костюм, начищенные туфли.

Ну что сказать, у бандитов появился стиль, не девяностые!

Он низкий, и худой. Полностью седой. И глаза его чёрные, страшные. Их я уже рассмотрела в машине, в которую он нас пригласил. Кир так сжал мои пальцы, что мне стало больно, и я даже пискнула, и он нервно на меня оглянулся, и ослабил хватку. Помог залезть в машину, и сам сел рядом. Седой мужик, сел на переднее сидение. Водитель тут же вышел, оставив нас одних. И все эти волки, в человеческом обличие окружили нас, встали рядом с машиной. Я рассматривала их массивные фигуре, в свете фар. Они тихо переговаривались, зло посмеивались.

— Ну и чё за кипишь? — цедит Кир, впиваясь взглядом, впередисидящего мужчину. Он так напряжён, что мне кажется, я слышу треск его рубашки на плечах. Словно ещё мгновение, и он кинется на седого.

— Охолони, Ямал, — скрепит голос седого. Неприятный такой, словно пенопластом ведут по стеклу. — Я приехал поговорить с тобой!

— Да ты что, Эдик! — презрительно выплевывает Кир, его имя. — С десятком бойцов, прекрасно зная, что я один с женой!

Эдик медленно разворачивается. Вот тогда я и рассмотрела эти страшные, безжизненные глаза. Глаза человека, нет не человека, монстра, который одним щелчком пальцев раздавит тебя, не посмотрит не на что.

— Ты очень борзый, Ямал, — Эдик тоже зло чеканит слова, — как влез в наши темы, борзо, так и слиться захотел, всё в чистые схемы перевести. Да только так не делается, я тебя предупреждал, чтобы мою землю не трогал!

— Она не твоя, — тихо роняет Кир.

— Моя, — настаивает Эдик, — и у меня на неё другие планы! И если ты размяк, и решил от дел отойти, под юбку своей девахе залезть, то вот тебе условие моё, всё что имеешь, отдаешь мне, и тогда расклад чист.

— Не треснет ли твоя харя, Эдик! — Кир немного подался вперёд, а я от страха вцепилась в его локоть. Но он этого даже не заметил.

— Я разговариваю с тобой, только потому, что есть за тобой люди, с которыми ссориться мне не резон, — Эдик даже ухом не повёл, равнодушно смотрит на Кира.

— Иди на хуй! — презрительно кидает Кир, и тянет меня за собой, на выход.

— Имей ввиду Ямал, если выйдешь отсюда без меня, словишь пулю в башку упрямую, а девку твою по кругу пущу, — скребёт голос Эдика, и я вздрагиваю.

Похоже мы в западне. И Кир тоже это понимает, потому что останавливается, всё ещё сжимает мою руку, но замирает. Прикидывает варианты, обдумывает.

— Гарантии какие, — наконец цедит он.

— Всё очень просто, — Эдик растягивает тонкие губы, в подобии улыбки, и я даже не знаю что хуже, когда он словно истукан не выдаёт никаких эмоций, или вот так улыбается. Он достает какую-то папку и протягивает Киру. Тот берёт и пробегается глазами. Я тоже смотрю туда, но ничего не понимаю. Какие-то печати и размашистые подписи, печатный текст.

— Подготовился, — скалиться Кир, поднимает на седого тяжёлый взгляд.

— Я тебе сразу сказал, что ты не с тем связался, — отвечает тем же Эдик, и кидает Киру ручку, — подписывай, или он мне отойдёт после твоей смерти.

Кир ловко ловит ручку, и ставит свой размашистый росчерк в конце документа, кидает Седому.

— Подавись, Эдик, и больше не смей подкарауливать меня, если есть планы на будущее, — режет тишину, низкий голос Кира, он снова берёт меня. Его руки словно огонь, обжигают мои холодные пальцы. Я просто заледенела от страха, хотя в машине было довольно тепло. Но тело моё всё покрылось ознобом, и когда Кир переплёл свои пальцы с моими, мне стало хоть немного легче.