Элин Хильдербранд - Босиком
У Бренды было такое ощущение, словно она пыталась выкарабкаться из ловушки из гравия, но не могла оторвать ног от земли. Она не могла сконцентрироваться. Каждые пять-шесть минут, когда она смотрела в свой блокнот с отрывными страницами и видела бледно-голубые линии и пустое пространство между ними, Бренда говорила себе: «Соберись!» Но у нее в голове прокручивались другие фильмы. На одной из двух непрерывно крутившихся бобин Бренда и Уолш были вместе («Счастливая поездка»), а на другой Бренда и Уолш расставались («Крушение»).
Бренда отложила блокнот в сторону и откинулась на своем полотенце, подставив лицо солнцу. Она предпочла остановиться на первом фильме. «Счастливая поездка». Первая ночь, которую Бренда и Уолш провели вместе, началась весьма невинно. Бренда встретилась со своим лучшим другом и Единственной-Настоящей-Любовью Эриком ВанКоттом и его девушкой Ноэль в кафе «Кафе де Брассельз». Бренда ненавидела Ноэль — она ненавидела всех девушек Эрика, но Ноэль особенно, потому что, по мнению Эрика, Ноэль была из тех, «на которых женятся». Теперь Эрик произнес эти слова вслух, заставив Бренду взглянуть в глаза жестокой действительности, — Эрик, скорее всего, проведет свою жизнь с кем-то другим, не с Брендой, несмотря на долгие годы ее преданной любви, несмотря на богатое совместное прошлое, которое было у них за плечами. Бренда понимала, что должна забыть Эрика; любя его, она словно оставалась в своей каюте на тонущем «Титанике» и медленно погружалась в воду. Но, не общаясь с ним, Бренда испытывала ломку, как наркоман, не принявший дозу. А с некоторых пор видеться с Эриком означало видеться с Ноэль.
У Ноэль были мягкие желто-карие глаза, а волосы длинные и роскошные, как меховое манто. На ней был белый кашемировый свитер и маленькие серьги-жемчужинки в ушах. Они втроем сидели за столиком для двоих, и Бренда торчала сбоку, словно опухоль. Еще до того, как успели подать знаменитый жареный картофель, произошла странная вещь — Эрик и Ноэль начали ссориться. Ноэль какое-то время практически не ела, и Эрик почему-то из всех вечеров выбрал именно этот, чтобы обвинить ее в анорексии.
— Ты не заказала ни одного кусочка хлеба?
— Это мое дело, что я ем. Почему тебя это беспокоит?
— Почему меня это беспокоит? Ты спрашиваешь, почему меня это беспокоит?
Тем временем Бренда стала жевать хрустящий кусочек хлеба; она намазала его маслом, и Эрик одобрительно посмотрел на нее.
— Вот это моя девочка, — сказал Эрик. — Бренда любит поесть.
— Да, это правда, — ответила Бренда. — Ты все обо мне знаешь.
Некоторое время спустя принесли мидии с картошкой. Ноэль скривилась.
— Ты действительно вообще не хочешь есть? — спросил у нее Эрик. — Совсем ничего?
— Ничего, — ответила она.
— Ладно, — сказал Эрик. — Просто прекрасно. Бренда съест твою порцию, правда?
Бренда смотрела на Эрика и Ноэль. Она почувствовала себя гранатой в руках у Эрика, которую он намеревался кинуть в окоп Ноэль. Вот что случается, когда ты в одиночку идешь гулять с парой, — тебя либо игнорируют, либо используют в качестве оружия. И Бренда нашла единственный разумный выход — сказав, что направляется в дамскую уборную, она выскользнула из ресторана.
Она стояла на Гринвич-авеню в пятницу, в девять часов вечера, не зная, что делать дальше, и люди натыкались на нее, как на булыжник. Ее терзали сомнения. Она не знала, было ее решение уйти из ресторана блестящим шагом или непростительной ошибкой. Что сказала бы на это ее мать? В этот момент у Бренды зазвенел телефон. На дисплее высветилось имя «Джон Уолш». Она знала, что ей не следовало отвечать — вряд ли Джон Уолш хотел уточнить у нее расписание. Но Бренда все еще находилась под воздействием разговора Эрика и Ноэль. Ее добрые намерения разбились о тротуар, словно упавшая дыня. Она ответила.
Бренда встретилась с Джоном Уолшем в чайной на Брум-стрит. Она приехала первая и заказала бокал каберне, чтобы немного успокоить нервы, и бармен сказал ей, что какой-то мужчина за стойкой хотел заплатить за нее. Что за мужчина? Какой-то представительный джентльмен в костюме и с седыми усами с закрученными кончиками. Он был немного моложе, чем ее отец. Сначала Бренда была польщена, потом напугана. Эта ситуация была для нее непривычной — она сидела в баре одна, ждала своего студента, а в это время какой-то незнакомец хотел оплатить ее заказ. Что же здесь были за правила?
— Спасибо, — сказала Бренда бармену. — Это очень мило. Но я жду одного человека.
— Достаточно честно, — сказал бармен. И что конкретно он имел в виду?
Но времени на размышления не было, потому что в дверном проеме показался Уолш, который выглядел так чудесно, что все в баре уставились на него, в том числе и мужчина с седыми усами с закрученными кончиками. На Уолше были черная рубашка и черный кожаный пиджак. У него были короткая стрижка и такая кожа, такие глаза, что он просто разил наповал. Второкурсник. Ха! Бренда сделала глоток вина, надеясь, что ее зубы при этом не посинеют, и встала. Уолш поцеловал ее.
Бренда одной ногой поскользнулась на чем-то мокром под барной стойкой и чуть не упала. Уолш схватил ее за руку.
— Привет, — сказала Бренда.
— Привет. — Он улыбнулся. — Не могу поверить, что ты согласилась со мной встретиться.
И это удивляло не только его.
— Это очень плохо, — сказала она. — Ты — мой студент. И если кто-то нас увидит…
— Мы в Сохо, — сказал Уолш. — Это словно другая страна.
Следующие три часа Бренда делала вид, что так оно и было. Она пила вино, а Уолш — джин «тангуэрей». Сначала говорил Уолш, а Бренда сидела и размышляла. «Он второкурсник, мой студент, что я, черт подери, делаю?» Он рассказывал Бренде о городке на западе Австралии, из которого он был родом. Фримантл. Саут-бич, рестораны с морепродуктами в гавани, воскресный базар, вкус маракуйи. Его семья жила в столетнем известково-кирпичном бунгало в южном Фримантле — мать и отец, сестра, племянница и племянник, которого Уолш видел только на фотографии. Сожитель его сестры, Эдди, тоже жил с ними, они не были расписаны, и, кроме того, он несколько искажал слова, и — Бренда не сдержала улыбку — Эдди получал пособие по безработице.
— О своей семье расскажу вам вкратце, — произнес Уолш. — У моей матери есть сад, где она выращивает розы, а отец наконец-то вступил в двадцать первый век и купил цифровой фотоаппарат, и теперь он присылает мне снимки роз и малышей, гуляющих среди цветов.
— Звучит очень мило, — сказала Бренда. И это была правда.
— Это рай, — ответил Уолш. — Но я не знал об этом, пока не уехал, а теперь, когда я здесь, мне уже сложно вернуться.
