Ирина Степановская - На скамейке возле Нотр-Дам
– Вот черт! Что ты тут вертишься под ногами! – Мари в сердцах ругнулась на Лулу. Та от несправедливости, от обиды то ли загавкала, то ли завыла – отчаянно, громко, с переливами и переходами от полного собачьего отчаяния, что ее больше не любят.
– А ну, замолчи! Сейчас еще тапкой дам! – Расстройство Мари было схоже с отчаянием собаки. Но так уж повелось, что и в животном мире чаще всего страдает невинный. Конечно, Мари и не думала драться тапками, но Лулу от ее слов завизжала так, будто ее режут.
Тут же раздался резкий звонок в дверь. Лулу от визга перешла к заливистому лаю. Наступить на ногу было невозможно. Мари допрыгала до двери и открыла. В голове сверкнуло в этот момент: «Это Валерий! Он меня спасет».
– Да, замолчи ты, дурацкая собака! – Мари повернула замок и…
Как говорится, нет в мире совершенства, тем более неблагодарна собачья участь. Пускай понарошку, пускай не всерьез, но как же скоро Лулу из верной подруги жизни превратилась для Мари в «дурацкую собаку»!
Перед дверью стоял вовсе не Валерий, а вчерашний сосед.
– Мадам! – Вид у него был суров, как будто он собирался защитить от Мари не покой собственной жены, а по меньшей мере свободу всей Франции. – Мадам, я вынужден вас известить, что сегодня же подаю жалобу в комиссариат!
– Пуркуа? – спросила Мари, стоя на одной ноге. – Видите ли, я случайно наступила ей на хвост.
– Я всегда говорил, что вы не умеете обращаться с животными. Но сейчас я еще укажу, что вы садистски издеваетесь над собакой. Специально наступаете ей на хвост, чтобы она визжала!
– Я не специально. Я ногу подвернула!
– Тем хуже для вас, мадам! – Мужчина уже повернулся и шел к лифту.
– Дурак! – сказала по-русски Мари и закрыла за ним дверь. Сустав все-таки очень болел, и она поняла, что без перевязки далеко не доковыляет. Она взяла телефон.
– Шарль, – сказала она своему начальнику. – Я очень сожалею, но я подвернула ногу.
– Ты шла на работу? – забеспокоился он. – Немедленно вызывай «Амбуланс»!
– Ты беспокоишься о страховке? Хоть бы спросил, как я себя чувствую.
– Спрашиваю. Как ты себя чувствуешь? – В голосе патрона не было теплоты. Естественно, Мари халтурила уже три дня, и ее беспорочная служба в течение восьми лет была забыта. – Я надеюсь, ты не сломала ногу?
– Нет. Ничего серьезного. Я сейчас сделаю тугую повязку и приеду.
– Да, да, конечно, не торопись, приезжай, как сможешь! – Голос Шарля теперь стал даже чересчур заботлив. – Но имей в виду, Мари, без тебя у нас будет полный завал! Вспомни, ты отпрашивалась у меня позавчера и на целый день.
– Впервые за последние девяносто лет! – сердито сказала Мари. Шарль помолчал, а потом произнес с таким выражеием, будто неожиданно решил выдать премию в размере годового оклада:
– Ну, хорошо, Мари, хорошо! Оставайся дома и сегодня. Но завтра – живую или мертвую, я тебя жду. Накопилось слишком много дел!
– Спасибо, Шарль! – Вообще-то она действительно собиралась приехать, но раз он разрешил ей не приходить… Ура! Нога действительно болела сильно.
Мари взяла Лулу к себе на колени, наклонилась и поцеловала в лохматый лоб:
– Нам повезло! Я остаюсь сегодня дома! – Лулу смотрела на нее не мигая, и было непонятно, чего все-таки больше в ее взгляде – радости или смятения от смутного собачьего страха: к чему в конечном счете приведет нарушение расписания их привычной совместной жизни?
Мари осмотрела ногу: в общем, ничего страшного. Нога даже особенно не распухла. Тем лучше – Мари все-таки крепко перевязала сустав и залегла на диван. Нечасто ей выпадало свободное утро. Но если раньше при таких же обстоятельствах радость ее от свободного ничегонеделания была бы безмерной, то сейчас Мари вдруг подумала: «Свободна! Прекрасно… А для кого я свободна?» Она рассердилась на себя и погладила Лулу. Действительно, утром она была к ней несправедлива. Мари вздохнула и решила поспать. Только закрыла глаза – перед ней всплыл город ее детства – залитая солнцем воскресная, еще доперестроечная Москва. Вот они с классом плывут на речном трамвайчике мимо Кремля, вот идут в Музей Дарвина. Потом выпускной, как водится, на Красной площади, очередь в кинотеатр «Художественный», иняз, куда всей душой хотела поступить учиться… Мари встала, сварила кофе, вышла на террасу. Буквально рядом вздымалась железная игла. Туристы ползали по ней, как мухи.
«А Шаховская башня тоже ажурная!» – почему-то пришло в голову.
«Тьфу, пропасть! Нашла тоже, с чем сравнивать! – заругалась на себя Мари. – Давно не стояла в очереди за сапогами?»
Она машинально взяла в руки мобильник и посмотрела на табло. С раздражением бросила его на постель. Не было на табло известий о том, что кто-то пытался ей дозвониться.
– Ну, и ладно! Что думать о том, чему не суждено сбыться, – она снова улеглась в постель, обняла Лулу. – Но Дюпон!.. – она покачала головой, вспомнив о начальнике. Сколько раз ведь она его выручала! Оставалась работать по вечерам, сверхурочно, а стоило у нее появиться проблемам… «Мари, ты позавчера у меня отпрашивалась!» – она передразнила Шарля и почувствовала, что с превеликим бы удовольствием послала к черту всю его контору, в которой трудилась много лет. Лулу тихонько залезла к ней под одеяло и там прижухла. От ее тепла Маша расслабилась, согрелась и задремала. Не прошло и четверти часа, как из-под одеяла донесся храп. Мари проснулась, откинула одеяло. Собачка лежала на спине, сложив на груди лапки, запрокинув мордочку, и храпела, как здоровенный мужик. Маша, давно привыкшая к ее храпу, подтолкнула Лулу, чтобы та повернулась на бок. Но Лулу только недовольно заворчала и опять начала храпеть. Мари мысленно плюнула на ее храп, вытянула больную ногу и тоже заснула. Очнулись они обе уже часа в два. Лулу – оттого, что ее с утра еще не выводили гулять, а Мари – оттого, что собака ее разбудила.
– Ладно, Лулу, сейчас пойдем! – Маша оделась, взяла сумку с совочком и пакетиком для продуктов собачьей жизнедеятельности, и они вышли на улицу. Через полчаса они уже мирно дефилировали вдоль фасада Высшей военной школы, где на газоне все еще цвели Машины любимые темно-красные розы. (В день своего приезда Лена обратила внимание на белые – цветущие с бокового фасада.) И тут из-за угла уже известной нам улицы Бурдонне (жужжание колоколов и шмелей) вдруг появилась я, собственной персоной, с перевязанной правой ногой. Я сюда приперлась поглазеть на детище мадам де Помпадур. Мадам, несмотря на свою мировую славу любвеобильной женщины, еще и занималась благотворительностью. Это на ее деньги была построена Высшая военная школа, чтобы молодые люди из самых простых семей могли получить образование в привилегированном военном учебном заведении. Мадам не зря любила образованных людей.
