Хенк Райан - Прайм-тайм
Порываюсь достать мобильный, но, конечно, застегнутый в этот чертов кожаный чехол, он валяется в недрах сумки за сто километров от меня — на заднем сиденье машины. Заполучить его у меня нет шансов. И позвонить в полицию тоже. И вообще кому-либо позвонить.
И вот еще одна машина подъезжает вплотную ко мне со стороны пассажирского сиденья.
Мои руки сжимают руль с такой силой, что плечи начинают болеть от напряжения. Водитель даже не смотрит в мою сторону, однако, как и первый, движется параллельно моему маленькому «джипу».
— Ублюдок! — Произнесенное вслух ругательство меня немного успокаивает.
Все машины движутся со скоростью примерно сто двадцать километров в час. Мы нарушаем все правила, но это последнее, что меня сейчас волнует. Наверное, впервые в жизни я молюсь о том, чтобы на пути попался пост контроля, но не вижу ни одной красной мигающей лампочки.
Слегка ускоряюсь. Другие машины повторяют за мной. Та, что позади меня, похоже, даже подбирается еще ближе. Те, что по бокам, остаются на прежних позициях.
Миную проселочную дорогу — с нее на шоссе выезжает еще одна машина и пристраивается передо мной.
Снова верчу головой во все стороны. Окна машин, должно быть, затемнены, потому что лиц не видно, но мне ясно одно — выхода нет. Машины зажали меня со всех сторон, в одну непроницаемую коробку, в которой практически несут меня по шоссе.
Ночная тьма проносится мимо, неистовый свет фар сливается в одно пятно, и весь этот жуткий конвой из машин, кроме которых на шоссе нет никого, движется на север. Скоро мой поворот. Возможно, зловещий эскорт не позволит мне съехать на него. Может быть, у меня есть время только до следующего поворота, чтобы что-нибудь придумать. А если не придумаю, осознаю я с растущим ужасом, тогда пиши пропало, Чарли.
Проходит несколько минут, которые кажутся одновременно и вечностью, и одним мгновением. Я и мои тени только что миновали большой бело-зеленый щит с надписью «2 километра до 17-го поворота».
Даже не верится, что я так отважна. Когда все это кончится — надо скрестить пальцы рук, пальцы ног, постучать по дереву, поймать падающую звезду, — я, наверное, сойду с ума. Но не сейчас. Сейчас я холодна как лед.
Ну давай же. Открываю бардачок. Сосредоточившись на дороге, шарю правой рукой в поисках нужного предмета.
— Прошу, будь здесь, — шепчу я. Мои пальцы натыкаются на карточки, карандаши, монеты и монетки — и наконец я нахожу. Обхватываю рукой то, что обязано стать моим избавлением, и уверенно кладу предмет себе на колени.
Ни на секунду не отводя взгляда от дороги и держась за руль одной рукой, замедляю движение. Машины делают то же самое.
Слегка меняю положение руки, затем нагибаюсь и открываю окно. Когда стекло опускается до конца, поворачиваюсь лицом к неведомому пассажиру грозного внедорожника.
— Эй, говнюк! — выкрикиваю я в окно. Стараюсь вести машину прямо. Развеваемые холодным ночным ветром волосы хлещут мне по лицу, голос застревает в груди. Снова кричу во все горло: — Эй, ты, кретин долбанутый! Покажись, если такой крутой.
В общем-то не важно, что именно говорить, лишь бы это заставило его опустить стекло. Но все равно ничего страшного, если я покажусь ему грубиянкой.
Подействовало. Стекло сбоку от меня плавно опускается, и мне удается мельком взглянуть на этого слизняка со змеевидным лицом (если такое вообще возможно), изумленно уставившегося на меня. Прекрасно.
— Получи, говнюк! — ору я. И прежде чем он успевает ответить, щелкаю прямо ему в лицо вспышкой одноразовой фотокамеры.
Парень морщится и заслоняет глаза рукой — вспышка ослепила его. На что я и рассчитывала. Второй головорез — тот, который за рулем, — кричит что-то вроде «Какого хрена!». Господин слизняк тоже вопит, жалуясь на глаза.
Всего несколько секунд, и станет ясно, чем все закончится.
Первый головорез поворачивается на переднем сиденье и выглядывает из окна. К его лицу прилипают волосы, он держит руки на оконной раме и кричит мне что-то нечленораздельное. Тип приблизился ко мне настолько, что я вижу, как сузились от злости его глаза.
Отлично. Самое время.
Дотянувшись до держателя для стаканов, хватаю огромную чашку с нетронутым кофе. И одним быстрым движением выплескиваю весь раскаленный, дымящийся яванский кофе прямо в лицо слизняку. Часть обжигающей коричневой жидкости достигает цели, обрызгивая его лицо и руки. Остатки попадают на ветровое стекло и оставляют на нем густые мутные подтеки.
Перестаю дышать. Сейчас или никогда.
Сейчас. Слышится крик боли и визг тормозов. Успеваю заметить, что машина слева сворачивает к разделительной линии, и мое сердце радостно подпрыгивает. Свободное пространство открылось.
Что есть силы вдавив педаль газа, сворачиваю влево, обгоняю внедорожник и пробиваюсь на открытое шоссе, проглатывая шинами асфальт и оставляя преследователей позади. Даже не отнимая руки от клаксона, я все равно слышу сзади грохот метала. Так вам и надо, сволочи.
Бросаю взгляд в зеркало заднего вида и успеваю разглядеть, что та машина впечаталась в металлическую перегородку между полосами, и что самое приятное — та, которая ехала позади меня, врезалась в первую. Третьей и четвертой больше не видно: видимо, они съехали на обочину, чтобы помочь сообщникам, когда поняли, что на этот раз их убийственный план не сработает. И тут я наконец вижу лучший из всех указателей на свете — стремительно приближающийся зеленый щит, на котором написано: «17-й по ворот».
Резко сворачиваю вправо. И я спасена.
Глава 20
Густая тишина Вермонта окутывает меня, и через лобовое стекло я вижу клочки облаков, проносящиеся на фоне серповидного месяца. Наконец я притормаживаю перед домом Джоша и выключаю зажигание. У меня трясутся руки, поэтому приходится вернуть их на ободок руля, чтобы привести в порядок. Замешательство и небывалое облегчение после чудесного спасения, панический страх перед тем, что еще меня ожидает, — вырвавшиеся на свободу эмоции в конце концов захлестывают меня, и я ломаюсь. Пряча лицо в ладонях, сотрясаюсь от беззвучных рыданий. Я только что избежала смерти, я безумно боюсь и не знаю, что делать дальше.
Треск ломающихся веток заставляет меня открыть глаза. Скосив глаза на дверцы машины, убеждаюсь в том, что они заблокированы, и молюсь, чтобы источник звука убрался куда подальше, чем бы он ни был. Медленно переношу одну руку на ключ зажигания, вторую — на клаксон. Застываю в ожидании.
Снова хруст. Шаги. И голос.
— Чарли? — слышу я. — Это ты?
Никакой лающей собаки, толстого свитера, приглушенного джаза, аромата цитрусового мыла — только сам Джош. Открываю дверцу «джипа» и обрушиваюсь в его объятия.
