Нина Соломон - Незамужняя жена
Грейс бросилась на кухню и так стремительно схватила трубку, что она едва не выпала у нее из рук.
— Мамочка? — спросила она, задыхаясь.
— Грейс. Я как раз оставляла для тебя сообщение, — сказала мать, слегка раздраженная тем, что ее прервали. — Я тебя не разбудила? — добавила она, подумав.
— Нет, я уже встала. Я слышала сообщение. Почему ты мне раньше не позвонила? Как папа?
— Мы не хотели тебя беспокоить. Скорее всего, ничего серьезного. Они все тщательно проверили.
— Хочешь, я приеду? — спросила Грейс, пытаясь расслышать голос матери сквозь треск в ушах, хотя линия была чистой.
— Очень мило с твоей стороны, но здесь уже Берт и Франсин. В приемном покое Берт столкнулся с одним из своих приятелей по колледжу. У его жены камни в желчном пузыре. Так или иначе, это продлится недолго. Не волнуйся. Мы первым делом позвоним тебе. Тебе надо немного отдохнуть, дорогая. Передай Лэзу, что мы его очень любим, — сказала мать и повесила трубку.
Чувствуя себя совершенно беспомощной, Грейс прошла в гостиную, тяжело опустилась на кушетку и уставилась на мигающие елочные огни. Под рукой валялся нетронутый пакет с пряжей — патентованным розничным противоядием от стремительно проносящихся в голове мыслей. Взяв немного пряжи, Грейс принялась бездумно вязать, предоставив этим метущимся мыслям возможность распутаться.
Она не могла остановить разрушительное действие лекарства в своем организме иначе, чем пытаясь повлиять на результаты тестов отца или телепатически заклиная Лэза вернуться к ней. Так или иначе, она могла создать нечто из хаоса, нечто упорядоченное, симметричное и целенаправленное — что бы это ни было.
Грейс продолжала вязать до глубокой ночи и, должно быть, ненадолго вздремнула. Она очнулась, потревоженная телефонным звонком. Небо порозовело, но это был не предрассветный румянец, а, скорее, признак того, что скоро пойдет снег. Сколько сейчас — три часа ночи или начало девятого утра, — сказать было невозможно. Она подпихнула телефон себе под ноги и почувствовала исходящее от батареек тепло.
Результат ее вязальных усилий лежал у нее на коленях — прямоугольник примерно два на четыре фута. Грейс с трудом поверила в это, настолько быстро промелькнули часы, однако вещественное доказательство покоилось у нее в руках. Размеры вещи были ничем не примечательны. Петли обычные, но радующие глаз своей правильностью. Слишком маленькая для покрывала и слишком большая для шарфа в подарок Гриффину. Когда Грейс складывала вещицу, чтобы найти телефон, крохотные электрические искры заплясали, покалывая, на ее предплечьях, и она поняла, что бессознательно связала детское одеяльце. Грейс подняла одеяльце, но, слишком легкое, оно только подчеркивало вес пространства, которое нечем было заполнить. Она знала, что невозможно оплакать непризнанную утрату, хотя ее ловкие руки и попытались овеществить символическое спасительное средство. На кратчайший миг она призналась себе, что испытывает боль.
Телефон продолжал звонить. Выключив автоответчик, она ожидала услышать голос матери, сообщающий, что все в порядке, но, к ее удивлению, в трубке раздался незнакомый мужской голос.
— Миссис Брукмен. Это Адриан Дубровски. — Грейс мгновенно выпрямилась. — Миссис Брукмен? — повторил мужчина.
До Грейс донеслось негромкое пощелкивание клавиш компьютера. Отец тоже часто забавлялся с какой-нибудь технической безделушкой, когда звонил ей. Грейс пошла на кухню посмотреть, который час. Часы на микроволновке показывали четверть седьмого.
— Вы понимаете, который сейчас час? — спросила она, медленно собираясь с мыслями.
— Простите, что побеспокоил вас так рано, но у меня совершенно беспорядочное расписание, и я почувствовал, что нам надо поговорить. — Его акцент трудно было распознать. — Я получил ваше сообщение. Когда я встретил вас в «Розовой чашке», все получилось очень неловко, — сказал он. — Это единственное, что я могу сейчас сказать.
— Я вас не совсем понимаю.
— Я попал туда обманным путем, — продолжал Дубровски. — Моя ситуация изменилась, и (я не могу вдаваться в подробности) боюсь, что моя работа на вас приведет к столкновению интересов. Но я хотел бы договориться о том, как забрать книгу. Меня беспокоит, что она может попасть не в те руки.
В этот момент раздался еще один звонок, и Грейс, попросив мистера Дубровски оставаться на связи, нажала кнопку ожидания.
— Проснись и пой, — услышала она бодрый голос отца. Он перевирал эту строчку, сколько Грейс себя помнила, но ей никогда и в голову не приходило поправить его. Обычно он просыпался задолго до пяти утра и читал; к шести он уже был готов включиться в общественную жизнь.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Грейс.
— Как огурчик. Карантин отменяется. Просто немного повышенная кислотность. Врач говорит, что нужно отказаться от острой пищи, вот и все.
— Слава богу, — сказала Грейс. Потом вспомнила, что мистер Дубровски ждет на другой линии. — Пап, я тебе скоро перезвоню.
— Нам нужно сходить в супермаркет пополнить запасы. Перезвони около десяти.
Грейс знала, что отец терпеть не может ходить по магазинам. Он разработал график, по которому они с матерью закупали продукты всего раз в месяц, за исключением скоропортящихся, которые доставляли им из продуктового магазина «Всякая всячина».
— Пополнить запасы? Зачем? — спросила Грейс.
— Из-за снежных бурь. Завтра к вечеру снегу наметет на два фута. Самый сильный снегопад за последние пятьдесят лет.
— Пап, я так рада, что ты в порядке. Заставил-таки поволноваться. Ах да, и поблагодари маму за брюки, — сказала она, переводя взгляд на атласные брюки, которые так и не сподобилась снять.
Прежде чем Грейс успела нажать кнопку и переключиться на линию мистера Дубровски, она услышала, как мать кричит по параллельному телефону: «Не стоит!»
На линии мистера Дубровски ее ждал долгий гудок. Ее собеседник повесил трубку. Странная птица, заключила про себя Грейс, представляя себе мистера Дубровски в полосатой пижаме, слушающего запись «Братьев Карамазовых». «Идеальной паре» явно следовало получше присматриваться к своим клиентам — она же не желала числиться в их рядах.
Стараясь выбросить разговор из головы, она пошла на кухню приготовить кофе Хосе. По пути на глаза ей попался принадлежавший мистеру Дубровски экземпляр «Обломова», который лежал в передней рядом со стопкой кассет Кэтрин Хэпберн. Она прихватила его с собой.
Книга была явно зачитанная: некоторые страницы в пятнах, покоробленные от пролитой на них жидкости. Грейс села на кушетку и стала листать роман, чтобы найти место, на котором они с Лэзом остановились в прошлый, последний раз. Ее внимание привлекли строчки, отмеченные карандашом: «Вы еще до разлуки разошлись и были верны не любви, а призраку ее, который сами выдумали, — вот и вся тайна».
