Нина Соломон - Незамужняя жена
Грейс подумала, что, должно быть, ей привиделся манхэттенский мираж — следствие чрезмерного количества съеденных после обморока блинов. Проверив собственное отражение в зеркале, она вышла на улицу искать такси.
— Вам посылка, — сказал Хосе, когда Грейс вошла в холл. Она испугалась, что это еще одна дюжина лампочек от «дюро-лайт». Второй мыслью было, что мать решила подбросить ей новые трофеи, захваченные в походе по магазинам.
Хосе зашел за стойку портье и поднял небольшую картонную коробку без всяких отметок, которую и вручил Грейс.
— Принес рассыльный, — сказал он. Грейс осторожно приняла коробку из рук Хосе. Она оказалась почти невесомой. Грейс повертела ее в поисках обратного адреса и прочла надпись, сделанную крупными розовыми буквами: «Идеальная пара».
Поднявшись наверх, Грейс распахнула дверь — и сразу раздался телефонный звонок. Прошло уже несколько часов, как она рассталась с родителями и Шугарменами в галерее. Похоже, они хотели ее проведать. Грейс положила коробку рядом со стопкой кассет с фильмами Кэтрин Хэпберн и взяла трубку.
— Грейс… это Гриффин, — голос юноши звучал приглушенно, как будто он говорил с другой планеты.
— Гриффин, — повторила она. — Я тебя еле слышу.
— Я думал, это удобное время.
— Да, я только что вошла. Все в порядке? — спросила Грейс, сбрасывая пальто и проходя в гостиную. Атласные брюки, которые мать подарила ей в галерее, были скользкими и при ходьбе издавали отвлекающий шуршащий звук. Когда Грейс уселась в викторианское кресло, недавно обтянутое сиреневым ситцем, ей пришлось ухватиться за ручку, чтобы не соскользнуть.
— Я просто подумал, вы знаете, что они собираются начать ремонт в понедельник утром.
— Ремонт? — спросила Грейс.
— Обивать все асбестом, — ответил Гриффин. — Они говорят, это займет около недели. Они уже все затянули пластиком.
— Как же ты там спишь? — спросила Грейс.
— Я проделал в пластике дыру, через которую могу выбираться. Все будет нормально, — заверил ее Гриффин. Потом помолчал. Где-то на заднем фоне слышен был стук града по кондиционеру. — Вот только штукатурка обваливается.
— Какая штукатурка? — спросила Грейс, начиная волноваться.
— Они перекладывают наверху трубы.
— Гриффин, тебе небезопасно там оставаться. — Грейс вспомнила о зловещей черной сетке на окнах и представила себе Гриффина, с ног до головы покрытого белой пылью. Она упрекнула себя в том, что не побеспокоилась о нем, когда была там.
Она уже собиралась посоветовать ему снять на время комнату в каком-нибудь бродвейском общежитии, но вместо этого, не отдавая себе отчета в том, что говорит, сказала, что он может пожить у нее. Места предостаточно. Все складывалось прекрасно. У них были еще две свободные спальни. Чем больше Грейс думала об этом, тем заманчивее становилась мысль, что кто-то будет с ней рядом. Всего лишь на недельку, к тому же она, так или иначе, в пятницу уезжает в Чикаго.
— Вы уверены, что это хорошая мысль? — спросил Гриффин. Грейс понимала, что он имеет в виду безответственность Лэза. И все же ей казалось, что пребывание Гриффина в их квартире смягчит ситуацию.
— Пожалуйста, подумай. Мне бы хотелось узнать тебя получше.
Гриффин был в нерешительности.
— Вам, правда, не стоит этого делать, — наконец сказал он.
— Знаю. Но мне этого хочется. — Грейс оживилась, что за последнее время случалось с ней нечасто. Ей захотелось задать Гриффину тысячу разных вопросов, например: какие хлопья он ест на завтрак, пьет ли кофе с молоком или черный, какой раздел газеты читает первым делом. Тосты или английские оладьи? Она может сделать и вафли. В конце концов, ему не мешало бы «подпитаться», как выразилась бы ее мать.
Она питала тайную надежду, что он ест мюсли с двухпроцентным молоком, пьет черный кофе с двумя кусочками сахара и читает письма в редакцию, а потом спортивный раздел, держа в руке ломтик слегка обжаренной булки с изюмом, — точь-в-точь как Лэз. Но она тут же поправилась. Вовсе не Лэз, а Кейн любил булку с изюмом. Как она могла забыть? Лэз любил пшеничные лепешки с creme fraiche и ложкой малинового варенья, которое неизменно капало на газету.
После нескольких раундов, в которых настойчивость взяла верх над протестами, договорились, что Гриффин приедет завтра утром. Грейс сидела в темноте, держа в руке телефонную трубку, со спокойным сознанием того, что конец ее одиночества близок. К тому же после ужина она отчасти ожидала отцовского проверочного звонка, который, к ее удивлению, так и не последовал.
Было уже почти десять, когда она, вооружившись ножом, приступила к вскрытию коробки из «Идеальной пары». Под несколькими слоями мятой оберточной бумаги она нашла маленькую прямоугольную коробочку, запечатанную клейкой лентой. Грейс открыла коробочку.
Внутри лежали три опрятно блестевших серебристых тюбика. Она держала помаду на ладони, не испытывая большого желания открывать ее. Как случилось, что помаду доставили столь быстро, она не знала, да и не задавалась таким вопросом.
Грейс выбрала один, осторожно сняла колпачок и прокрутила нижнюю часть тюбика. Показался идеально заостренный кончик, и она коснулась им тыльной стороны ладони. Прикосновение было прохладным и гладким, как будто Грейс дотронулась до яблочной кожуры. Она провела помадой по губам, не глядя в зеркало, следуя очертаниям рта, потом сжала губы. Рисунок можно было переделывать сколько душе угодно, и ей бы это никогда не надоело. Грейс подошла к зеркалу.
С тех пор как ушел Лэз, не считая одного вечера, она привыкла накладывать на губы тонкий слой блеска. «Бархат», помада, которой она в течение долгих лет пользовалась каждое утро и цвет которой стал ее второй натурой, теперь выглядела незнакомой. Грейс включила свет в столовой на полную яркость и уставилась в зеркало. Губы казались искусственными, совершенно не ее губами. Из зеркала смотрел не тот человек, которого она помнила. Елка замигала, словно тоже была против. Грейс бросилась в ванную, стерла помаду салфеткой и выбросила тюбики в мусорную корзину. Они упали на дно один за другим с глухим стуком.
21
Путаница
Незадолго до одиннадцати зазвонил телефон. Грейс приняла сообщение на автоответчик. Ей хотелось подольше полежать и забыть этот странный день, и у нее не было ни малейшего настроения выслушивать подробности прощального ужина Франсин. Проходя из передней в спальню, она услышала голос матери.
— Дорогая, это мамуля. Мы провели чудный вечер с Шугарменами. Просто стыдно, что тебе нездоровилось. Папа хочет узнать, записала ли ты его шоу. У него немного закололо в желудке, так что мы отвезли его в Леннокс-хилл на таллиевый стрессовый тест. Теперь ждем…
