Чёрный и Зоя. Без крыльев (СИ) - Ростова Татьяна

Она знала, что он стал изменять ей.

Всегда после таких ночей он не приближался к ней неделями и вёл себя отстранённо и холодно. Стужа заползала в душу, как змея, и вынуть её оттуда не было сил. Что он хотел этими действиями доказать скорее себе, было ясно — он всё ещё свободен. Но Зоя не позволяла себе ненавидеть его за это. Она прощала, когда плакала по ночам одна, постоянно твердя, что в прощении — великая сила, очищающая тех, кто запутался. Как Господь простил нас всех, так и мы должны прощать.

Слава, видя, как она реагирует, из-за этого делался ещё ожесточённее. Как будто его разъяряла её кротость и всепрощение.

Но Зоя знала, что рано или поздно он поймёт, примет и успокоится. Потому что точно так же любит её, как и она — его. Иначе ему было бы всё равно, и он бы не стремился ей навязать свою философию жизни и заставить жить по ней.

Сегодня она не выдержала впервые за всё время их совместной жизни. Она старалась сглаживать скандалы, прятать свои слёзы, делать вид, что ничего не происходит, переживая всё внутри себя. Но сегодня… что-то сломалось внутри от его насмешливых, публичных слов. Она знала, что если станет воевать с ним, то потеряет его куда быстрее, но не могла больше просто так жить в молчании. Ни о каком открытом доверии и искренности в их отношениях речь больше не шла.

Идя по дорожке под старыми, ветвистыми плодовыми деревьями, Зоя вспоминала, что поначалу он жалел её, видя, как она плачет, просил прощения и был самым нежным. Но постепенно перестал делать и это, ожесточив своё сердце. Он злился и приходил в ярость, замечая слёзы. А ещё позже перестал вообще обращать внимание на них.

Она чувствовала себя в тупике, совершенно слепой, но с живой любовью в груди. Поначалу уверенность в том, что они — одно целое, была поглощающая, но теперь Зоя боялась завтрашнего дня, потому что он мог принести нечеловеческую боль — расставание с любимым. Она перечеркнула всё, что было до него, а он не захотел этого сделать. И вопросы, как она будет жить после того, как он попросит её уйти, приходили к ней всё чаще. Зоя почти физически ощущала в себе муку души, потому что всё яснее становилось — нет в конце тоннеля света, в который она так отчаянно верила.

Когда она вернулась к дому и проходила мимо сидящих на террасе мужчин с Элей, то даже не повернула в их сторону головы, а, зайдя в комнату, легла а постель и сразу же заснула — вся её душа была готова к открытому противостоянию боли и несправедливости. Но вот какими методами этого лучше добиться — Зоя не знала.

Он решил этого так просто не оставить. Ни за что на свете не позволил бы так при всех разговаривать с собой бабе! Всё вокруг в последнее время он ненавидел, а больше всего себя за слюнтяйство и мягкость. С тех пор, как связался с Зоей, не мог узнать себя. Она стала как болезнь, которая поражает всё больше и больше, пока не убьёт. Сначала он думал, что это отлично, но позже понял — попал в западню, из которой вряд ли выберешься. Как там сказал Грек? «Превратишься в домашнюю собачку?» В точку. Сидеть возле одной юбки — не для него, и так было всегда.

Чёрный с успехом добился от себя почти полного равнодушия к её нытью, ну что с неё взять — ханжа, она и есть ханжа. Не зря же она сбежала из православной общины…

Но Чёрный знал, что эти его мысли не настоящие, там, глубоко внутри, ему совсем не было всё равно, что она страдает. Только он был виноват, что взял её с собой, поверил в то, что сможет быть с одной и той же женщиной — глупец.

Впервые после того, как стал жить с Зоей, с другой он лёг зимой. Пытался сам себе доказать, что разнообразие привносит в жизнь смысл и яркость ощущений. Вышло же совсем грязно и отвратительно. А потом покатилось… одна, другая, третья… И он изо всех сил пытался себя убедить, что это — самое оно. Когда их много, и все от тебя без ума.

Но, приезжая домой, его ноздри наполнял один единственный запах одной единственной женщины, от которой он хотел отучить себя. Вылечить, истребить эту одержимость, вырезать и забыть.

И как бы ни старался, сколько бы ни окунался в грязь с распутными бабами, возвращаясь, думал только о ней. Как монах, держащий свою плоть под жёстким контролем, он не прикасался к ней и не слушал тихих слёз, не смотрел на полные обиды и боли взгляды — она далеко не дурочка, всё отлично понимала и сама. И иногда ему было страшно, к чему он толкает её — к тому самому отчаянию, за которым начинается равнодушие и падение.

Вот и сегодня — он давил в себе любую эмоцию, пытаясь подогревать специально раздражение её чистотой и покорностью. Хотя, судя по взглядам Мистика на неё, может, не такая уж она и чистая? Может, клеймо свободы уже стоит и на ней?

Думая обо всё этом, Чёрный раздавил последнюю докуренную до фильтра сигарету в пепельнице на террасе, и собрался было уже пойти спать, ощущая тело отяжелевшим от долгого сидения за рулём, как лёгкие женские ладошки закрыли ему сзади глаза. Это было лишним, потому что везде уже час, как был выключен свет, и он в одиночестве торчал тут, дыша свежим воздухом и размышляя о том, что в его жизни в корне не так, как хотелось бы.

Признаться себе, что Зоя мешает ему, он не мог — если она уйдёт, ему будет очень нелегко, потому что это противоречивое, тяжёлое чувство, которое он испытывал к ней, было словно наркотик. Но и с ней рядом тоже было нельзя, Чёрного раздражала его зависимость от неё. Наставал момент, когда надо было принимать какое-то решение и не мучить ни себя, ни её.

— А я знала, что ты будешь здесь меня ждать, — заявила в темноте Эля и прижалась к нему всем своим девичьим телом.

Чёрный онемел на доли секунды, потом мягко отстранился и сказал шутливо:

— С чего это ты взяла? Я тут вообще-то просто так стою. Думаю.

— Ну, да, устал, и просто так стоишь, — не поверила ему девушка, обняв его за шею тонкими руками. — Знаешь, ты мне всегда нравился, и очень хорошо, что ты приехал, а то мне здесь, у родителей, так скучно.

Мужчина, тоскливо вздохнув, ничего не ощущал в этот момент, кроме досады. Он никак не рассчитывал нарваться на приключение с дочкой старого друга мотоклуба и его лично. Он её помнил совсем маленькой и относился к девушке, как дядя к племяннице.

Убрав её руки со своей шеи, он сказал:

— Слушай, а у тебя, наверное, много поклонников?

— А ты как думаешь?

— Думаю, да. И очень, но я слишком старый для тебя, понимаешь?

— Ты что — такой нудный? Не знала, я представляла тебя совсем другим… или… ты любишь эту серую мышку Зою? Где ты её взял?

— Слушай, я не хочу сейчас это обсуждать, и вообще — очень хочу спать. Передавай привет своим поклонникам, спокойной ночи, — тихо сказал он и исчез в доме.

Девушка осталась на террасе, до хруста сжимая челюсти от раздражения.

Придя в комнату, Чёрный шумно выдохнул, снял с себя пыльную насквозь одежду, и расположился на полу, игнорируя оставленное Зоей место на диване рядом с собой. Она чуть приподняла голову от подушки, вглядываясь в темноту, вздохнула и ничего не сказала.

— В следующий раз, когда захочешь высказаться, предупреждай меня, поняла? Эти люди тебя впервые видят, а ты начала отношения выяснять. Другого времени не нашла? — спокойно, и в тихой комнате очень отчётливо произнёс Чёрный.

— Я не знала, что ты это так воспримешь, извини. Но все твои рассуждения о свободе — полная чушь, — так же уверенно ответила Зоя чуть хриплым со сна голосом. — И ещё начал это говорить молодой девочке, которая смотрит на тебя, как на Бога и записывает каждое твоё слово — о чём ты вообще думаешь? Ты же ей жизнь можешь сломать такими изречениями!

Он окончательно разозлился, вскакивая.

— Это не чушь, я так живу, и ты так тоже должна жить, если со мной. Не нравится — извини ты. А насчёт девочки ты зря переживаешь, она переплюнет тебя в опыте с мужчинами, она и без меня действительно так думает… или даже ещё хуже.