Наталья Труш - Опоздавшие на поезд в Антарктиду
Калугин внимательно посмотрел на леопарда. Видно было, что он ничего не понимал.
– Малышка! Скажи, ты по какому месту определила, что это… мальчик? – Калугин едва сдерживал ярость, замешанную на любопытстве. Любопытство в этот момент одолевало всех. Ну, в самом-то деле! Лежит леопард, наполовину скрыт травой. И где, скажите на милость, написано, что он мужского полу?!
– Ну, как ты не понимаешь?! – Катя обидчиво посмотрела на Калугина. Потом перевела взгляд на художника. – По глазам!
Тут пришло время им всем рассматривать леопарда.
Первым пришел в себя Калугин. Аня думала, что он сейчас разорется на свою малышку, и это было бы справедливо, потому что девица просто снеслась, как курица золотое яйцо, с этим гендерным вопросом у нарисованного леопарда. Но бизнесмен-меценат тяжело развернулся к Артему и молча уставился на него.
Артем взгляд этот, похожий на пресс, выдержал, и Калугин, потерев галстуком по бычачьей шее, спросил:
– Художник! Ты че нарисовал-то? Тебя девочку просили, а ты?.. – И без перехода понесся:
– В общем, так! За работу я заплатил? Заплатил! За переделку платить не буду. Через десять дней приеду – чтоб тут девочка была!
Он постучал мясистым пальцем по капоту, попал прямо в глаз леопарду.
Артем кивнул своему помощнику:
– Снимай капот!
– Котя, я не поняла! Они переделают? – пропищала тупая накрашенная кукла.
– А куда они денутся! – Калугин прихватил за локоток «малышку» и поволок ее к черному джипу, поджидавшему их у входа в мастерскую.
Через час капот от «лексуса» висел на стене. Посмотреть на шедевр пришли кузовщики из соседнего бокса, мойщик Вася и рабочий с хоздвора – не то узбек, не то таджик Миша.
– Загадка похлеще улыбки Джоконды! – изрек начитанный Дзэн и спросил у Артема: – Тём, что делать-то с этим половым вопросом будем?!
– Посмотрим, – сказал Артем и ушел в кухню-закуток пить чай.
* * *Смотрел он целую неделю. То справа смотрел, то слева. Походит, своими делами позанимается и снова посмотрит.
Анна в эти дни боялась путаться у него под ногами. Артем внешне был абсолютно спокоен, но кто знает, какие страсти в нем бушуют?! Тут уж лучше не попадать под горячую руку.
Все эти дни Анна самостоятельно корпела в уголке над мольбертом, на котором был установлен планшет. Она давно определилась с рисунком для своего «апельсинчика»:
– Что тут придумывать? Ему уже это имя приклеилось, вот пусть и будет весь в апельсинах!
Она училась рисовать пупырчатую апельсиновую корку и каплю прозрачной воды на ней, чуть скрутившийся в трубочку темно-зеленый листик на засохшем черенке, дольки и белые волокна-прожилки, семечки и сок на срезе. Что-то у нее получалось, что-то – не очень. Но она с упорством маньяка снова и снова подливала в аэрограф краску и разбрызгивала ее по бумаге.
Артема она не дергала. Если было что-то непонятно, подзывала Дзэна. Однажды шепотом спросила, не знает ли он, как мастер будет «косяк» исправлять.
Дзэн пожал плечами и точно так же, как Артем в первый день этой истории, сказал:
– Посмотрим!
* * *Художник так и не притронулся к работе, а за день до назначенного срока капот сняли со стены и поставили на место. Так мастер распорядился. И вопросов ему никто не задавал.
Калугин со своей «мартышкой» – Анна из «малышки» придумала «мартышку», так ей больше подходило! – приехал после обеда. Тяжело двинул железной дверью по кирпичной стене и прошагал к машине. Не поздоровался. Молча кивнул. Не потому, что обижен или зол был на всех. Нет! Просто считал в порядке вещей поприветствовать всех именно так, как он привык – без лишних слов.
Катя цокала за ним на высоченных и тонюсеньких шпильках, подворачивая ноги на неровностях бетонного пола. Не наборные паркеты, чай!
Калугин уставился на леопарда. Если бы у него был бинокль, то он бы рассматривал его в бинокль. Или под лупой. Но ни лупу, ни бинокль они не захватили, и потому ему пришлось близоруко щуриться, рассматривая изменения.
Катя доковыляла до «лексуса» и тоже уставилась на капот, даже рот приоткрыла. Причем, похоже, это у нее была домашняя заготовка, как будто перед зеркалом тренировалась, вычитав где-то, что приоткрытый ротик делает личико барышни миленьким.
– Ну? – У Калугина словарный запас был и так-то не велик, а тут еще дело такое непростое, вот он и не находил нужных выражений.
– Ой, Сашенька, вот что значит девочка! – защебетала мартышка.
Она любовно огладила капот, почесала за ушком у леопарда, потом чуть не носом прошлась по картине, выискивая следы исправления.
– Ну? – снова коротко спросил Калугин. – Забираем?
– Конешно! – вывернула два вологодских «о» его подружка. – Я так довольна! Я буду звать ее Пуся! Сашенька, тебе нравится Пуся?
– Нравится, – буркнул Калугин и пошелестел купюрами. Видать, и в самом деле понравилось, коль решил доплатить, хоть и грозился не делать этого!
– А можно Муся… – в глубоком раздумье прошептала Катя и снова премиленько открыла ротик буквой «о»: она у нее, видать по всему, любимая буковка.
Все присутствующие буквально умирали от хохота: Анна и Дзэн делали вид, что спорят о чем-то у мольберта, завернувшие по такому случаю с улицы мойщики и кузовщик с трудом сдерживали рыдания, и только Артем невозмутимо наблюдал за всем происходящим.
Ну а когда «мартышка» Катя устроилась в своем леопардовом «лексусе» и неуклюже попыталась выехать в ворота задним ходом, можно было ржать открыто – любой мужик имеет право поржать над такими маневрами! Ну и над тайнами полового вопроса леопардов тоже.
– Тём, это ж как так, а? – спросил художника Дзэн.
– Великая сила искусства, – ответил Шабовта и отправился заваривать чай.
Анна хихикнула и, дернув рукой, испортила любовно выписанную каплю на шкурке апельсина.
– Ну что, продолжаешь портить бумагу и краску? – услышала она над ухом, вздрогнула и испортила каплю окончательно.
Ракитин. Подошел тихо, наверное, на цыпочках, как он любит это делать. Хорошо, что еще не цапнул за бок, а то бы Анна позорно взвизгнула – боялась щекотки до ужаса.
– Сереж! Опять пугаешь! – Аня развернулась от мольберта, закрывая спиной свою работу. – Ну, что ты в процесс вмешиваешься? Я же не мешала, когда ты мою машинку перестраивал!
– Мне можно! Я этому рыжему «запорше», считай, отец родной!
Ракитин крепко пожал руку Артему, который вышел с ним поздороваться, и кивнул Дзэну – пацан с восторгом смотрел на гонщика.
– Пойдем покурим, – предложил Ане Ракитин. Он не курил, и Аня тоже, но когда ему хотелось поговорить с ней один на один – в редакции, например, – Сергей всегда говорил так.
