Елена Лобанова - Фамильные ценности
– Понятно… Но ведь это всё-таки, согласитесь, обман! Само ваше участие, я имею в виду.
– Обман, да, – легко согласился он. – Но обман с моей стороны ЧЕСТНЫЙ! Как, помните, сказал Печорин, покидая Тамань: «Зачем нарушил я мирный круг ЧЕСТНЫХ КОНТРАБАНДИСТОВ?»
Тут они вместе тихо расхохотались – точь-в-точь как школьники на уроке, когда любимый учитель оговорился – сказал «ПРИЗРАКИ делимости на три». И опять краем сознания у Зои мелькнула мысль: что я-то здесь делаю, в этой машине? К чему веду эти разговоры? С этим мужчиной? Но мысль, мелькнув, исчезла…
– Нет, серьёзно! – продолжал убеждать он. – Я зарабатываю деньги своим умом – так? Никого ни к чему не принуждаю – так? Поправил свои дела, сыну вот помогаю! Бывшая жена почти зауважала… Она, правда, и сама не сплоховала: вышла за военного, тот сейчас уже в отставке. Открыли собственный бизнес, за границу два раза съездили, в Турцию и в Чехию, что ли…
В памяти Зои вдруг возникло непрошеное видение: рука Толика, по-хозяйски обхватившая розовую курточку…
– Ну а сами вы что же? Не пробовали снова пытать счастья? – несколько неприязненно поинтересовалась дама-пассажирка.
– Почему же нет – пробовал, – отозвался он и отчего-то погрустнел.
Она помолчала, ожидая ответа, и наконец, догадалась:
– Всё-таки, наверное, продолжали любить свою жену! В глубине души… И как бы мерили всех по ней, да? Такое бывает, я знаю!
Впрочем, ЭТИХ слов Зоя никак не могла произнести. Никогда! Никогда не имела она привычки лезть человеку в душу.
Но… кто-то всё же сказал их, и теперь неважно было, кто. Важно, что было поздно – он уже услышал.
И вдруг сказал, глядя в сторону:
– Я мерил всех по своей первой любви. По одной девочке, которая жила в соседнем дворе. Всё детство мечтал заговорить с ней, но так и не решился… Она играла на пианино, и у неё был чёрный спаниель.
Глава 30
Привычно свернув в мамин двор, Зоя остановилась. Почему-то ей показалось: вот здесь она должна сделать что-то важное – прямо сейчас, сию минуту. Или что-то решить? Или вспомнить?
Она огляделась.
Справа двор оканчивался чёрной решётчатой оградой на сером фоне соседнего учреждения – не то по борьбе с организованной преступностью, не то по части федеральной безопасности.
Слева солидно возвышались два здания офисно-банковского типа. Их зеркальные синие окна сияли рекламной респектабельностью. Разноцветные иномарки униженно ползали вдоль обоих фасадов.
А когда-то в том же самом здании справа думать не думали ни о какой преступности, поскольку располагалось в нём общежитие станкостроительного техникума, окаймлённое пышными кустами китайской розы. И над этими кустами в окне на втором этаже вечно торчала весёлая кудрявая голова в очках, и хозяин её неизменно окликал Зою с подружками: «Привет, девчонки!» – не смущаясь тем, что девчонки не отзывались на приветствие ни словом.
Слева же на месте нынешнего офисного великолепия простирались травянистые просторы ДОСААФа, украшенные тренировочной парашютной вышкой. И любой желающий, вскарабкавшись на серый деревянный забор, мог наблюдать в волнующей близи, как бесстрашные юноши и даже девушки, перетянувшись многочисленными ремнями, с визгом и воплями отталкиваются от вышки и, скользнув по проволочному тросу, зависают на своих ремнях между небом и землёй, а затем по команде инструктора крутятся во все стороны.
Во дворе тем временем цвёл и наливался соком виноград в двух беседках, девчонки оттачивали мастерство игры в классики, а женщины, развесив по проволоке полный воскресный таз белья, боролись с искушением задержаться ещё буквально на минуточку, чтобы обменяться мнениями по самым животрепещущим вопросам бытия. А Машкина мама однажды поставила свой таз на лавочку и стала прыгать с девчонками в классики! И только тогда Зоя заметила, что она, тётя Инна, имеющая чудесное запасное имя «Инесса», совсем ещё молодая и весёлая, как девчонка! А в укромных уголках двора возводились роскошные шалаши, посередине же время от времени затевались суровые разбирательства: кто варварски оборвал полклумбы петуний и выпил сладкий цветочный нектар, а кто преступно сломал ветку абрикосы. Здесь раздавался весёлый стук резинового мяча, и мяуканье общеподъездного кота Мурзика, а однажды – даже вопли Зои, сломавшей руку во время игры в «выбивного», и суетливое шарканье тапочек бабушки Поли, спешившей к пострадавшей внучке с лицом белым, как её платок…
А ещё однажды поздно вечером, заигравшись в прятки по вольному летнему времени, Зоя вместе с Умницей Галкой запрятались совсем уж в дальние дали – на поваленное бревно в саду соседнего двора, куда еле доносились топот ног и вскрики «Стук за себя!» Кромешная тьма окружила и сразу поглотила их. Смутно различались только силуэты деревьев. Зоя подняла голову и в просвете чёрных ветвей увидела мерцающую на немыслимой высоте звёздочку.
И вдруг её охватил страх.
– Галь, пошли отсюда. Я… боюсь! – с трудом выговорила она полушёпотом. С каждым произносимым словом страх становился всё осязаемее: прятался за каждым кустом, подступал со всех сторон, нависал над ней – и такой же беспомощной Галкой! – протягивал к ним когтистые лапы…
Галка чуть отодвинулась, посмотрела на неё в темноте. И спросила:
– А чего именно ты боишься? Можешь сказать?
Она спросила так, как спрашивает старший – младшего. Как взрослый человек – ребёнка. Хотя она, собственно, и была старше Зои на два года.
Но перед этим конкретным вопросом страх как бы смутился. Убрал за спину когтистые лапы и сконфуженно отступил.
– Ну… вообще, – с разгону проблеяла Зоя.
– Вообще – чего? Или кого? – не отступала дотошная Галка.
Зоя добросовестно подумала.
Ответить было как-то и нечего. Вокруг стояла мирная засыпающая тишина. Близкая земля дышала теплом и растительной жизнью. И рядом на бревне сидел человек.
– Вообще-то – ничего, – подумав, созналась Зоя.
Галка улыбнулась в темноте своей умной улыбкой. И они посидели ещё немного на тёплом бревне и побежали застукиваться за себя, стараясь не греметь подошвами сандалий.
На этом месте проходило счастливое узнавание мира. Здесь простодушно делились далеко идущими планами. Сюда доносились из взрослой жизни (посвящать в неё детей до поры до времени считалось дурным тоном) загадочно-притягательные слова: «свадьба», «любовница», «внебрачный сын». И когда рассказывались страшные сказки, заводилась речь и о слепом дедушке из соседнего дома, которому, говорили, любовница плеснула в глаза кислотой… И вспоминали о как бы больной женщине из тридцать второй квартиры, которая почему-то одевалась, стриглась и курила, как мужчина, – правда, видели её во дворе так редко, что многие сомневались, существует ли она вообще. И жило предание о том, как один мальчик, родственник Марика-акробата, причём сам никакой не акробат, однажды взобрался по пожарной лестнице на третий этаж, в квартиру тёти Оли, к которой приехала на лето красивая взрослая девочка Таня… и вот досада – конца этого романтического происшествия не помнили ни старенькая уже тётя Оля, ни даже сам Марик!
