Жанна Курсунская - У кого как...
Вижу сквозь пелену слез такси у обочины шоссе, резко открываю дверцу, называю адрес... Таксист заводит мотор и увозит меня от заветной мечты. Слезы застилают глаза...
...Вижу Эйтана, только намного моложе, лет на двадцать. Он брезгливо смотрит на меня. Хочу обнять его, но юноша неприязненно отстраняет мои руки, вытирает пиджак салфеткой:
– Мама, принеси справку от гинеколога, что у тебя нет грибка...
Юноша хохочет громко. Оглушительно... Открываю Глаза. Раскаты грома разрывают черное небо. И стремительный спасительный дождь обрушивается на сухую землю. Царфати опасливо жмется к моим ногам, лижет ладони.
– Все будет хорошо. Я с тобой.
Счастливый! Ему есть к кому прижаться. Звонит телефон. Беру трубку. Илана.
– О Господи! Что опять стряслось? Сейчас приду.
Она появляется на пороге – мокрая, радостная, легкая, как капли дождя. Заваривает чай. Слезы мешают мне говорить. Рыдаю безутешно. Наконец успокаиваюсь, как гроза за окном, и, всхлипывая, словно обиженный ребенок, рассказываю Илане о том, что произошло.
– Глупая. Вечно делаешь из мухи слона. Посмеялась бы со всеми, сейчас сидела бы где-нибудь в шикарном ресторане и отмечала успешное заключение контракта. Проще надо жить, Мики! Проще!..
Смотрю на нее долго, не отрываясь.
– Ты действительно так считаешь?
– Да, конечно. Подумаешь! Анекдот как анекдот. Шутка...
– В России даже про евреев таких пакостей не рассказывали. Это хуже антисемитизма!
– Просто у них другая ментальность, другой образ мыслей.
– Илана, я не хочу жить...
Неожиданно на пороге кухни возникает Эйтан. Как фантом. Абсолютно сухой, без единой капли дождя. С холодными блестящими глазами.
– Дверь входная была открыта, Мики...
Илана исчезает, словно растворяется в ночи.
– Мики, ты не права...
– Зачем ты пришел?
– Я хочу от тебя ребенка.
– – А я – нет.
– Это неправда.
Эйтан берет меня за плечи. Смотрит в глаза. Я чувствую, как все электричество недавней грозы сосредоточилось внутри меня.
– Это правда. Мне не нужен ребенок, который будет стыдиться своей матери.
– У тебя проблемы с чувством юмора.
– Никогда никто не говорил мне этого.
Эйтан откидывает назад мои волосы. Наклоняется к губам:
– Ты трудная, Мики. Очень трудная!..
Огромным усилием воли отклоняюсь от него, как от магнита.
– А знаешь, с кем легко?
– С кем?
– С проституткой. Очень легко. Никаких проблем. Только заплати, и она сделает для тебя все, что скажешь.
– А ты? Ты не сделаешь, Мики? – шепчет Эйтан и впивается в меня обжигающим поцелуем. Долгим, долгим, как тысяча и одна ночь...
Снег слегка заиндевел от утреннего мороза, и, наверное, поэтому... конечно, поэтому монеты не провалились в его пуховую глубину. Сверкают ярче, чем снежинки. Пять медных и восемь серебряных! Я так обезумела от счастья, что даже не бросаюсь в ту же секунду их собирать. Присела на корточки и застыла... Это же ровно столько, сколько мне нужно, чтобы купить чудесное синее платье с нежно-белым атласным воротником и еще клубничное пирожное – розовое, воздушное и такое красивое, что страшно подумать, как можно его съесть.
Черная косоглазая ворона расколдовывает меня. Вижу красные голые лапы, ступающие по ледяным снежинкам, и становится холодно. Как же это она ходит всю зиму босая! Ворона кладет косой глаз на мои монеты. Наверное, у нее тоже есть какие-то вороньи мечты. Нет уж, Дорогая, не выйдет! Собираю круглые денежки, похожие на льдинки, дрожу от холода, от страха. Мне кажется, стоит войти в дом, в его горячий воздух, и монеты растают, исчезнут, превратятся в маленькие мутные лужицы. Нет! Не буду возвращаться в горячий дом! Не буду рисковать! Я сразу пойду на базар. Туда, где продают деревенское молоко и свежий серый хлеб. Мы спасены! Мы не умрем от голода! По крайней мере еще три дня не умрем от голода. Может быть, от чего-нибудь другого, но не от голода.
...Густой звук саксофона возвращает меня в реальность. Музыканты вернулись после перерыва. Синий ночной блюз витает над белоснежными скатертями.
– Что с тобой?
– Не знаю... Неважно.
– О чем ты сейчас думала?
– О войне.
– С кем?
– О войне жизни со смертью.
– Смотрел на тебя и видел, что ты словно исчезла. Расскажи, пожалуйста, где ты была?
– Зачем?
– – Хочу понять, кого я люблю.
– Ты любишь?
– – Да. Очень. А ты?
– У меня прививка против любви.
– Как это?
– Очень просто. Когда человек заразился тяжелой болезнью и чуть не умер, но все-таки выжил и выздоровел, он больше не заразится этой болезнью, потому что в его крови появилось много маленьких клеток, которые побеждают вирус... Много, много клеток... Может быть, миллиард... На всю жизнь.
– Этого не может быть!
– Это есть...
– Но ведь ты счастлива сейчас. По крайней мере, полчаса назад, когда мы танцевали танго и ты едва сдерживала себя, вернее, мы едва сдерживались, чтобы не поцеловаться, я чувствовал, видел – ты счастлива.
– Да, было потрясающе хорошо. Но, если ты не появишься завтра и послезавтра и еще месяц, или два, или год, я не буду страдать. Не буду в отчаянии смотреть на телефон и ждать звонка, не буду мечтать о тебе по ночам, не буду молча разговаривать с тобой, не буду мысленно раздевать тебя и целовать твои руки и плечи... и умирать от восторга и желания. Я забуду о тебе, как только за тобой захлопнется дверь. В ту же секунду.
– Зачем же ты позвала меня? Зачем устроила все это?
– Мне вдруг захотелось увидеть тебя снова. Ты сильный и всемогущий, а я слабая и беспомощная. Когда вы вернулись вчера с Тамиром, я взглянула на ваши счастливые лица, и мне тоже захотелось хлебнуть глоток... Не знаю, как сказать... Захотелось, чтобы ты был сегодня рядом со мной. Может быть, не ты... Но именно такой, как ты, только свободный.
– Свободный от чего?
– – От всего. От предрассудков, от прожитых лет. От необходимости вечно куда-то спешить. Бороться за жизнь. За нормальную жизнь.
– Чего бы ты хотела сейчас больше всего?
– Чтобы ты обнял меня крепко-крепко. Посмотрел в глаза и сказал: «Я никому никогда тебя не отдам, Я не смогу без тебя жить, как не смогу жить без воздуха и воды». И чтобы эти слова были правдой.
– – Ты же любишь меня! Любишь! Только боишься поверить в это.
– Нет! Нет! Я не смогу никого полюбить! Никогда! Никогда в жизни я не захочу вновь пережить это! У меня прививка! У меня в крови много-много маленьких защитных клеток. Может быть, миллиарды. То есть не в крови, а в душе. Я не люблю тебя!..
Слезы капают в хрустальный бокал с розовым вином, растворяются, невидимые в прозрачной виноградной росе. Эйтан берет меня за руку, ведет в круг танцующих, прижимает к себе. Опускаю голову ему на грудь, касаюсь щекой лацкана пиджака, но Эйтан приподнимает мой подбородок, смотрит в глаза... Наклоняется ближе, ближе, так что все сливается... Наверное, зрачок не успевает найти фокус... Он целует меня, и я забываю о людях, которые участвуют в нашем танце, забываю о смущении... Пусть завтра его не будет рядом. И через месяц. И через год. Но ведь сегодня он есть! Кто сказал, что любовь – это то, что завтра? Или через год? Кто сказал эту глупость? Любовь – это то, что сегодня! Сейчас...
