Иосиф Гольман - Отпусти кого любишь (сборник)
9
С утра городишко переживал большие потрясения. Столько крутых московских профессионалов здесь не видели никогда.
Уже утром на завод с небольшим интервалом вкатили сразу три серьезных автомобиля, не считая машин охраны. Это приехали держатели крупных пакетов акций. У парализованного Бестужева их было не так уж и много – восемь процентов. Да беда в том, что они были «голосующими». То есть этими восемью процентами он мог, используя голоса противоборствующих группировок, практически рулить сбытовой политикой завода. А это – миллионы долларов. И большая политика к тому же.
Первым делом хозяева постарались убедить гостей в том, что произошел несчастный случай. Гости не удовлетворились медицинскими описаниями и с помощью своих специалистов в полдня разыскали очевидцев трагедии: и придурковатого подростка, и пугливую мамашу. После этого обстановка слегка разрядилась.
Во второй половине дня делегация отправилась в больницу, предварительно выяснив, что, даже потеряв голос, Андрей сохранил способность к общению. Самый нетерпеливый гость предложил сразу и нотариуса вызвать, чтобы зафиксировать его распоряжения, однако большинство, восприняв информацию о стабильном состоянии больного, решило не торопиться.
В больнице важных гостей ожидал казус, от которого они уже давно отвыкли. Их к больному не пустили. «Консилиум», – важно сказала баба Мотя, которой было решительно наплевать на рыночную стоимость завернутых ею господ.
Они и сами видели, что консилиум. Перед больницей стоял большой автобус с московскими номерами. Передвижной диагностический центр. Ими же и заказанный.
А на просторном больничном дворе непривычно выделялся вертолет, которым прилетели два выдающихся специалиста-спинальника. Это организовала Виктория. После свалившегося на нее известия она почти не спала, в минимальные сроки провела, по сути, спасательную операцию.
Утром приехала на своей «Лянче» сама и детей привезла: двенадцатилетнего Антона и двухлетнюю Маринку. Вика не знала, что будет с мужем завтра, и считала себя обязанной гарантировать ему последнюю встречу с детьми.
Андрей лежал на своей койке – точнее, на прикрытом тоненьким матрасиком деревянном щите, – опутанный датчиками и проводами. Некоторые из них кончались приборами, занявшими половину небольшой палаты, некоторые – тянулись дальше, через окно, к стоявшему на улице автобусу.
Доктора после первого же осмотра приняли решение, что трогать Андрея пока нельзя и все манипуляции необходимо проводить на месте.
Из местных присутствовали только Иван Семенович и Лордкипанидзе.
Напряженная работа длилась более двух часов. Москвичи привезли с собой и миниатюрный компьютеризованный рентгеновский аппарат, почти томограф, и весьма совершенный, несмотря на крошечные размеры, ультразвуковой диагностический комплекс, и многое другое, о чем Виктория в своей прежней жизни даже не слышала.
Она со страхом смотрела на безжизненное лицо мужа, и сознание забивала одна-единственная мысль: как жить дальше? Все эти годы она просто спокойно занималась любимым делом – психолингвистикой. Теперь придется многое менять, это было совершенно ясно.
Наконец доктора как-то разом встали. Наступила тишина.
– Ну, что сказать, – осторожно начал самый старший, пожилой профессор в очках. – Очень сложный случай. Удивительно, как при такой травме затылка сохранились основные функции мозга. Но это же и вселяет надежду.
– Надежда умирает последней… – машинально, едва слышно пробормотал стоявший рядом с Викторией Иван Семенович.
Потом доктора оживились и заговорили на своем тарабарском языке: случай был очень интересным.
Виктория заметила взгляд Андрея.
– Господа, – спокойно сказала она. Голос, негромкий, но властный, заставил всех замолчать. – Я думаю, мой муж вправе знать, что его ожидает. Я прошу произнести это вслух.
Андрей благодарно закрыл глаза. С Викой в тылу он всегда был спокоен.
Затянувшуюся тишину прервал все тот же пожилой профессор.
– Вы предупреждали нас о-о… характере своего мужа, – начал он, тщательно подбирая слова. – Поэтому я буду откровенен. Оптимизма пока никакого, кроме того, что после такой травмы наш пациент выжил и стабилизировался. Судя по снимкам, он не должен был выжить, но выжил.
– Правильно ли я понимаю, – холодно перебила Виктория, – что, по вашим прикидкам, он не должен поправиться?
«Молодец, – устало подумал Бестужев. – Моя школа». Он уже и так все понял, без пояснений. И с этим еще необходимо примириться. Сейчас Андрей хотел одного: чтобы все ушли, оставив его в одиночестве.
– Но поскольку одно маловероятное событие уже произошло, – вежливо ответил Виктории второй, моложавый доктор, – то почему бы не произойти и другому? Я бы не стал подписывать приговор.
– Понятно, – отрешенно сказала Виктория. Она тоже была готова к чему-то подобному. Но так хотелось верить в чудо…
– Спасибо вам, – очнувшись, сказала она. – Я хотела бы поговорить с мужем. Наедине.
Через пять минут палата опустела. Виктория устроилась в ногах мужа.
– Что мне теперь делать, милый? – Голос жены впервые дрогнул. В присутствии мужа она привыкла ни о чем не заботиться.
Андрей глазами показал на «букварь». Как им пользоваться, ей уже объяснили.
Вылавливая букву за буквой, Виктория составляла фразы. «Акции пока не продавай. Дождись октября, большого собрания акционеров. Они резко подорожают. Перед собранием продай все сразу».
– Кому? – Она смахнула слезинку с щеки. Только сейчас, когда зашла речь о продаже акций, она кожей почувствовала, что уютная жизнь за надежной спиной закончилась навсегда.
Но ничего. Она сильная. И у нее дети. Значит, справится.
– Ты приказывай, я все сделаю как надо. Кому продавать, как продавать?
«Кто больше даст. Через брокерскую контору, которая меня обслуживала. Не соглашайся на трастовое управление. Ни за что».
– Не волнуйся. Я сделаю, как ты велишь.
«Деньги в Сбербанке. Легальные. Трать их, пока дети не вырастут. Другие счета – в моей записной книжке в столе. Ты знаешь, я показывал. Это тебе и детям. На черный день. Юрист – Авдеев, все к нему. Он не продаст».
Вика плакала, уже не скрываясь. Вряд ли будут дни чернее… И, как все годы своего замужества, гордилась мужем. Если б знать, где упадешь.
– Я привезла детей, – наконец смогла сказать она.
«Пока не надо, – ответил Бестужев. – Береги их». Андрей не хотел, чтобы сын видел его таким.
Она нагнулась к нему и поцеловала в губы. Он не почувствовал прикосновения. А вот слезу, упавшую ему на лицо, почувствовал. Травмированный мозг выделывал престранные штуки.
