Татьяна Краснова - Девушка с букетом
И то, что сейчас в ее комнате стоял тот, о ком совсем недавно, вылетая отсюда, она думала с таким отчаянием, казалось невероятным. И Варя все медлила, не решаясь оставить его хоть на минуту, хотя от мокрого, холодного, противно облепившего сарафана хотелось избавиться как можно скорее, – и еще раз взглядывала, и опять узнавала: это он! Это его она, школьница, надеялась встретить у озера, это его она искала в каждом новом лице – в каждом, во всех подряд, потому что боялась пропустить и не найти.
– Я быстро, – еще раз шепнула она. В коридоре наткнулась на баян, ойкнула.
– Я тоже там споткнулся сегодня, – сообщил Виктор, когда она вернулась.
Варя застыла с чайником в руках.
– Да, я сегодня второй раз у вас в гостях, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Твой папа меня все-таки накормил булочками. Так что не удивляйся, что их нет, – я все съел, кажется. И не суетись с чайником! Иди лучше сюда…
– Мы так хорошо с ним поговорили. Редко удается поговорить с нормальным человеком, их же почти нет, – возразил Виктор, пытаясь забрать у нее чайник, но Варя не отдавала, и драгоценные минуты терялись, убегали сквозь пальцы.
– Да у нас же нет ничего, кроме чая! Только кофе… Обязательно надо чего-то горячего! После дождя… После этих твоих гонок… Господи, как можно так рисковать! – вырвалось у нее. – Зачем?
– Ты хочешь, чтобы я сказал, что из-за тебя сегодня поехал? – спокойно спросил Виктор, все-таки отставляя чайник на подоконник и внимательно глядя на Варю. – Так это совсем не тайна. Из-за тебя.
Варя покраснела и не знала, что сказать. Ей совсем не хотелось услышать, как человек, оскорбленный в своих надеждах, кидается очертя голову туда, где ее можно запросто снести – только чтобы не думать о ней. Никаким тщеславием это Варю вовсе не наполняло, только ужасом.
– Нет уж, лучше бы я умерла! – вырвалось у нее.
– Варенька, – перешел Виктор на шепот, – ну что ты такое говоришь? Ты единственный человек, который так к этому относится. Разве что мама еще… Ей-богу, ведь это не опаснее, чем кататься на горных лыжах или заниматься дайвингом – а сейчас почти каждый катается или ныряет. Я же о другом! Я просто не собирался сегодня участвовать, хотел поболеть. А потом понял, что ехать надо, что сегодня мой день. Потому что, когда чувствуешь, что тебя везут не туда, ты должен сам сесть за руль. Понимаешь? Ну, это же совершенно необъяснимое состояние – скорость, тут не в адреналине только дело. Некий деятель выразил это так: если молитва означает общение с божеством, то передвигаться на большой скорости – это молитва.
– Знаю я этих деятелей, – проворчала Варя. – Футуристы со своей религией скорости бегущих собак с десятью ногами рисовали.
– Вот что значит общаться с образованной девушкой, – проговорил Виктор, опускаясь вслед за ней на ковер.
Она прислонилась головой к его плечу:
– Так ты веришь в высшие силы? И что они ответили? Приняли молитву?
– Еще как, ты же пришла, – просто ответил он.
– Пусть я – всего только предмет вознаграждения, пусть кто-то – самодовольно-самовлюбленно-самонадеянный, – начала Варя, – только не езди ты больше, ради бога, на это даже смотреть невозможно!
За стенкой что-то упало, скрипнула кровать.
Варя растерялась:
– Это папа. Неужели проснулся? Ночь же еще… Может, плохо стало?
Они замолчали и прислушались – но и на помощь никто не звал, и тишина не восстанавливалась. Наоборот, раздавались бодрые шаги, открывались то окно, то одежный шкаф, вполголоса заговорило радио. Наконец, папа пошагал на кухню. Наверное, он, как и собирался, лег вчера пораньше и теперь просто выспался.
Варя с Виктором, обнявшись, замерли и продолжали прислушиваться к каждому шороху.
– Чайник ищет. А я его унесла, – шепнула Варя. И добавила, извиняясь: – Надо было идти в «Рог». Сидим тут, как подростки, которых сейчас застукают.
– Варенька, я бы так сидел и сидел, – серьезно ответил Виктор. – Зачем мне этот джаз? Я опять его не замечу.
Он и сидя был настолько выше ее, что Варя говорила ему в плечо, а он отвечал ей в макушку и нагибался еще ниже, к уху, и она опять слышала его всем своим телом. И глаза его, в которые все-таки удавалось заглянуть, казались такими же черными, как у нее, а сердце снова стучало, как после гонок. И хотя шевелиться по-прежнему было нельзя – тонкие стены вибрировали даже от шепота, – Варя чувствовала то же самое: сидеть бы и сидеть.
Нет, это только в романах герои сразу же оказываются на территории, свободной от чьего-либо присутствия, – от роскошного особняка до уютной однокомнатной квартирки! Где ничто не мешает проявлению их чувств! Наличие пожилых, да еще бодрствующих родителей категорически исключается! И только она, Варя, могла выбрать и предложить такой вариант…
И все-таки – сидеть бы вот так и сидеть!
А бросив взгляд за окно, за которым уже начинало светать, она оторопела: ветви клена, росшего за забором, изогнутые, тонкие, серебристые под бледным фонарем, были теми самыми ветвями из альбома! Из картины, которой там не было. Она всматривалась и не верила, но зрительную память не обмануть, заставка из альбома давно в нее впечаталась – это они, серебристые ветви!
– На картину похоже, где ночь и медведь на дереве, да? – проследив за ее взглядом, заметил Виктор. – Я один раз в гостях видел. Хозяин – грузин, и картина грузинская. Как будто детский рисунок, только таинственная такая, ветви серебристые и шерсть на медведе – тоже. Ну, ты-то наверняка знаешь. А художник – как его – о нем еще Пугачева пела «Миллион алых роз»…
– Пиросмани, – механически ответила Варя.
Конечно, когда подсказали, все так просто.
Как ей только раньше не пришло в голову, что картин на свете больше, чем в альбоме? Что искать можно не только у себя под носом? Что в этом мире все – фрагменты общего замысла? И что идти туда, не знаю куда, и искать то, не знаю что, – стоит, потому что находишь еще и приз, посланный теми же высшими силами, и такой, что больше уже ничего не надо.
Они сидели на ковре не шелохнувшись.
Папа энергично путешествовал по дому, умывался, собирался, то и дело перешагивая через баян, и, наконец, щелкнула «собачка» в прихожей.
А Варя с Виктором продолжали смотреть в окно, словно, пошевелившись, спугнули бы эту ночь – которая и сама уже уходила.
Наконец фонари погасли, и обозначились обыкновенные деревья. И вместе с небом светлели глаза Виктора, которые Варя видела уже не вплотную, – ночной гость превращался в будничного человека, который нес в себе то ли привычную печаль, то ли преодоление забот и тягот.
– Твой папа не в Тучково удрал – проверять, как оно там? – все еще негромко спросил он. – Может, нам надо за ним?
