Джоан Коллинз - Чертовски знаменита
– Вдыхай, чувак, вдыхай!
Томми быстро вдохнул и немедленно почувствовал, как наркотик ворвался в его мозг.
– Черт, похоже, на самом деле здорово, мать твою. – Это был третий поход Тодда в заведение, и он просто весь дрожал от нетерпения. – До чего же не терпится.
Торговец, у которого, хотя ему не было и тридцати, во рту остались всего два или три сиротливых зуба, жизнерадостно усмехнулся.
– Ладно, ребятки, – сказал он, передавая бутылочку Тодду. – Вот и тебе! Твоя очередь.
Как только наркотик подействовал, мальчики немедленно почувствовали эйфорическое гудение в голове и начали в шутку тузить друг друга кулаками и прыгать по комнате с радостными воплями.
– О'кей, о'кей, ребятки, теперь шагайте отсюда, поняли. – Торговец не собирался тратить время на обдолбанных подростков, уже заплативших деньги.
Довольные парни покачиваясь выбрались на полутемную улицу. Оказалось, что, кроме них, белых там не было видно. Несмотря на то что до Фэйрфакса и Вайна было всего несколько кварталов, небоскребы деловой части города еле просматривались сквозь желтый ядовитый смог. Из трещин на асфальте росла трава, а вдоль улицы стояли остовы полуразобранных машин. Лавка торговца наркотиками находилась рядом с продовольственным магазином с настолько разрисованными стенами и окнами, что среди них было едва заметно объявление на испанском о сегодняшних ценах. Около магазина было мало покупателей, но рядом к стене прислонились двое подростков-мексиканцев. Они с презрением уставились на двух белых парней.
– Эй, сопляки, – крикнул тот, что повыше, и швырнул в Томми сигаретой, – какого черта вам здесь нужно?
Зажженная сигарета упала на незашнурованную кроссовку Томми. Он сбросил ее и испепелил парня взглядом.
– Сказал же, кончай тут болтаться, мужик, это наша территория. Сам знаешь.
– Ну и что? – Томми попробовал продолжить путь, но один из парней загородил ему дорогу. Как из-под земли появились еще трое мексиканцев.
Мимо пробежала девушка не старше четырнадцати лет с верещащим младенцем под одной рукой и пакетом с продуктами под другой. Тодд, выкуривший меньше Томми, сохранил еще остатки разума. Он настойчиво подтолкнул Томми:
– Пошли отсюда быстро. Это не наш район. – Но осмелевший от кокаина Томми уходить не собирался.
– Ах ты дерьмо, – прорычал он, – мексиканское дерьмо.
– Ты это мне, чувак? Мне? – Высокий парень выступил вперед, размахивая бейсбольной битой, которую подсунул ему один из приятелей. – Шел бы ты с моего участка, чувак. Убирайся отсюда к такой-то матери, чувак, иначе тебе не сдобровать, слышишь?
Томми сделал еще шаг вперед.
– Как же, как же! Ну и что ты можешь, ублюдок поганый? Что вообще может такой урод-мексиканец вроде тебя, а?
Тодд в ужасе смотрел на Томми. Оскорблять банду мексиканцев на их собственной территории было равносильно самоубийству.
– Я сматываюсь, мужик, – прошипел он. – В один момент. Тебе бы лучше тоже это сделать, потому что здесь нам никто не поможет.
– Катись колбаской, трус гребаный. – Томми не отводил взгляда от мексиканца. – Я и один справлюсь.
Тодд не был трусом, но он не был и идиотом. Схватив приятеля за руку, он сделал еще одну попытку увести его. Но Томми вырвался.
– Отвали, Тодд, – заорал он. – Пошел прочь. Тодд повернулся и побежал. Когда заводил машину, он услышал треск ломающейся под бейсбольной битой кости и крик. Он содрогнулся; мальчишки из гетто напали на свою жертву. За те секунды, что понадобились Тодду, чтобы свернуть за угол и выехать на главную улицу, он успел услышать хриплый смех и затихающий топот кроссовок по асфальту. Он мельком увидел лежащего на земле Томми.
– Милостивый Боже, – прошептал Тодд, нажав на тормоза.
Как раз была в разгаре любовная сцена, когда Бренда вытащила Катерин со съемочной площадки.
– Томми избили. – Бренда старалась говорить спокойно. – Он в больнице, – добавила она, разразившись слезами.
Катерин почувствовала, как задрожали колени.
– Мы должны поехать к нему. – Катерин вся застыла от ужаса. – Найди машину, мне плевать, что скажет Гейб или кто другой, я еду к сыну.
Пока они на огромной скорости двигались к больнице, Бренда рассказала Катерин то, что узнала от полицейских.
– Он сильно пострадал? Говори правду, Бренда.
– Я сама мало знаю. Они лишь сказали, что его здорово избили и что он в реанимации.
– Реанимации, – прохрипела Катерин. – Милостивый Боже.
Их встретил мрачный доктор Линдсли.
– Держитесь, Катерин. Боюсь, у меня плохие новости.
– Как Томми? Он будет жить?
– Он сильно пострадал. Множественные ушибы мозга, сломанная ключица, разбиты обе коленные чашечки и…
Доктор Линдсли обменялся взглядами с Брендой.
– И? И что?
– И он находится в коме.
Катерин побелела еще больше, а Бренда так сжала ее руку, что ее ногти впились в ладонь Катерин.
– Коме? Что это значит, доктор?
– Это значит, что его мозг получил такую травму, что отключился.
– И сколько это продлится? – Единственный опыт Катерин с комой был ее собственный, в сериале. Она лежала в больнице с забинтованной головой, в полном макияже, с ярко-красными ногтями. Кома длилась примерно неделю.
– Трудно сказать, – объяснил он. – В каждом случае по-разному, но все зависит от ближайших суток. Если Томми придет в сознание за этот период, тогда у него есть шансы.
– На что шансы? – Страх раздирал ее.
– Шансы выжить.
– А как вы их оцениваете сейчас, доктор? – тихо спросила Бренда, у которой слезы ручьями текли по щекам.
– Фифти-фифти. Все зависит от ближайших суток. Но вы должны пойти и взглянуть на него, Китти. Самое лучшее, что вы можете для него сделать, это сидеть и говорить с ним.
Абсолютно белую, находящуюся в шоке Китти провели в реанимационную палату, и она не смогла сдержаться, чтобы не вскрикнуть. Со всех сторон к Томми тянулись трубочки, кругом стояли капельницы. Голову ему выбрили, а закрытые глаза опухли и почернели. Ноги в бинтах приподняты.
– Оба колена разбиты, к сожалению, – пояснил доктор Линдсли. – Они били его по ногам бейсбольной битой.
– Ублюдки! – По щекам Бренды продолжали катиться слезы.
Но Катерин не могла плакать, она не отводила сухих глаз от переломанного тела своего сына.
– О Господи! О Господи, Томми, что же они с тобой сделали?
Все ночь Катерин сидела рядом с сыном, держала его за руку и говорила с ним, умоляя услышать ее молитвы. Она не ела, не спала, не сменила даже костюма, в котором снималась. Пресса прослышала новости, и репортеры собрались у больницы, требуя разрешить им сфотографировать ее у постели Томми. Кингсли и Раквел, пресс-агенты ее и студии, приехали, чтобы разобраться с прессой, но они не смогли дозвониться до Джонни. Никто также не смог связаться с Жан-Клодом, уехавшим в Неваду, чтобы осмотреть площадку под новую гостиницу. Он рассчитывал пробыть там всего два дня, так что не оставил номера телефона, а новости он никогда не слушал, поэтому никак не мог узнать о случившемся.
