Кэрен Бришо - Как бы нам расстаться
— Дай же ей машину, Джеф. На улице так холодно. — И она проскальзывает в дверь и входит в контору.
Джеф улыбается и пожимает плечами.
— Давай заходи, — говорит он мне. — Я не хотел тебе грубить, просто ты застала меня врасплох.
Я улыбаюсь и стараюсь не смотреть на его уши, потому что мне любопытно, не стал ли он, наконец, их чистить.
— Я попала в такое… — я начинаю произносить «сложное положение», но в этом случае могут последовать вопросы, на которые мне будет не очень удобно отвечать в присутствии Морган, раскладывающей на столе пончики и кофе. Вместо этого я говорю: — Я так спешу. — Оглядываюсь на Морган. Мы с ней встречаемся глазами и улыбаемся друг другу. Старая знакомая, остановившаяся в городе на одну ночь. — Надеюсь, я не мешаю вашему завтраку?
Морган протестующе взмахивает рукой и улыбается мне:
— Нисколько.
И это я слышу от женщины, говорившей мне «Куда прешь, сучка», если я оказывалась ближе, чем в трех футах от ее кожаной куртки. Если бы я могла представить себе, что такое возможно, то сказала бы, что Морган укрепила Джефу спинной хребет, а Джеф смягчил сердце Морган. Но мне все равно требуется усилие, чтобы мысленно соединить их. Как же, интересно, они познакомились? То есть был ли у них роман? Ходили ли они на свидания? Она что, напивалась, чтобы в алкогольном тумане не чувствовать его запаха и не видеть серу в ушах? Или Джеф все же сначала мылся?
— Вот здесь, — говорит Джеф, пододвигая ко мне через прилавок листок бумаги. Пальцем с превосходным маникюром он постукивает по строчке, где мне надо поставить подпись. — Старому другу лучшее что есть.
Я с удивлением поднимаю на него глаза. Он улыбается мне.
— Спасибо, — отвечаю я.
— Нет, это тебе спасибо. — И это благодарность за то, что я тогда пошла с ним танцевать и не дала ему напиться пуншем, и за мокрый поцелуй на крыльце.
— Не стоит благодарности, — говорю я.
— Не хотите пончик? — спрашивает Морган.
Но Морган в роли хранительницы домашнего очага — это для меня слишком, поэтому я улыбаюсь и отрицательно качаю головой:
— Нет, спасибо. Мне надо ехать.
Кинув сумку на место рядом с водителем, я почти удивлена, что счастливые супруги не смотрят на меня через стекло двери и не машут вслед.
Я начинаю разворачиваться, чтобы выехать на дорогу, которая выведет меня на Чикагское скоростное шоссе, но я помню, что еще мне нужно сделать.
— Прости, что я такая заноза в твоей заднице, — сказала я Джонзу. Я сидела на диване, согревшись после горячего душа, завернутая в одну из его старых фланелевых рубашек и старый вязаный плед, который он купил в магазине подержанных вещей.
Он вынул из микроволновки и протянул мне кружку с куриной лапшой быстрого приготовления.
— Зато с тобой у меня не хватает времени на лень, — сказал он.
Сквозь пар от лапши я бросила на него косой взгляд.
— Заноза в заднице? — переспросил он и описал рукой круг, как бы говоря: «Неужели и это надо объяснять?» — Это что, когда больно сидеть?
— Ладно, ты все понимаешь, — ухмыльнулась я поверх кружки. Она была как две капли воды похожа на ту, что была у меня (и есть до сих пор). Джонз сделал эту пару на уроке керамики в колледже. Кружки были тонкостенные, изысканной формы, а по их поверхности шли складки в форме ветвей дерева. Так получилось, что на Рождество после этого занятия по керамике мы оба были полными банкротами, и он подарил мне одну из этих кружек. А я подарила ему подборку своих стихов. И я до сих пор считаю, что оказалась в выигрыше.
Джонз стянул свою теплую трикотажную рубашку. Даже сейчас я вешу больше, чем кажется, а он нес меня очень долго. Размякшая в тепле и в пару куриной лапши, я только через минуту поняла, чего не хватает.
— А где ключ? — спросила я.
Ключ. Мы нашли его между корнями дуба, прорывая дороги в земле. Это был один из старых ключей-трубок с бородками, только очень маленький, как ключик от шкатулки с драгоценностями. Джонз носил его на шее так долго, что ключ стал неотделим от него.
А теперь он исчез.
Одетый уже в сухую рубаху, он пожал плечами:
— Наверное, все еще в коробке из-под сигар, — ответил он.
Я кивнула.
Я начинаю разворачиваться, чтобы выехать на дорогу, которая выведет меня на Чикагское скоростное шоссе, но я помню, что еще мне нужно сделать. Потому что я только что вспомнила еще один случай, когда видела Джонза без ключа.
Это было в то утро, когда мы с ним уехали в Чикаго. Из чего следует, что коробка из-под сигар все еще в Хоуве.
Следуя вдоль железной дороги, я на всю мощь включаю печку и пытаюсь согреться.
Дом, в котором вырос Джона, все еще стоит. Его мать поселилась в хосписе, когда в ее теле поселился рак. Кажется, Кэро с мужем какое-то время сдавали дом, но на почтовом ящике все еще видна надпись «Лиакос». Но потом и Кэро, живя далеко, уже не смогла справляться с заботами по его содержанию. И дом стоял пустой. Не знаю, почему пустой дом так быстро разрушается, когда за его обитателями в последний раз закрывается дверь. Может быть, деревянные балки растрескиваются и распадаются на части, не выдержав одиночества?
Я ставлю машину там, где парковала свою «газонокосилку» одиннадцать лет назад. Но на этот раз я глушу двигатель. Если он не заработает, Джеф и Морган отсюда на расстоянии телефонного звонка. А поскольку это их машина, то им придется прислать сюда кого-нибудь, чтобы подтолкнуть меня. Так что поездка в Чикаго на четырех колесах мне в любом случае гарантирована.
Ступени крыльца скрипят под моими ботинками, а моя рука ласкает перекладину перил, на которой когда-то делал зарубки нож обиженного ребенка. Мои пальцы чувствуют их глубину и ширину. Теперь дом принадлежит банку. Я совершаю несанкционированное проникновение. И меня подстерегает опасность быть пойманной на месте преступления. В этом доме нельзя жить, пока ему не присвоен кодовый номер.
По крайней мере, так написано на табличке на двери. Не обращая на нее никакого внимания, я задираю руку высоко вверх и шарю за облупившимся дверным косяком, когда-то окрашенным в имбирно-коричневый цвет. Запасной ключ все еще висит на не заметном спереди гвозде. Этот запасной ключ все еще входит в дверной замок. Можно было ожидать, что замки поменяют, однако меня не удивляет, что в доме ничего не изменилось. В Хоуве ничего не меняется.
Разбухшую от сырости и гниения дверь заклинило, и она никак не открывается, поэтому мне приходится налечь на нее плечом. Дом стонет и скрипит, когда я вторгаюсь в его сон. Под лестницей все еще витает дух тайны, захороненной под вздыбленными досками пола. Я сглатываю и чувствую, что в горле у меня пересохло. Я даю обещание на первой же остановке наградить себя чашечкой кофе, если смогу пройти мимо этих тайн.
