Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

От нечего делать дохожу до конца коридора. Из дальнего кабинета тоже доносятся голоса, но всего два и оба — мужские. Я и не прислушиваюсь, и уже даже разворачиваюсь и иду обратно, как вдруг различаю свою фамилию.

— …да, первое место должно быть его. Станислава Смолина. Измайловская гимназия.

— Как же они надоели, господи. Везде лезут, всё под себя загребают! Зачем? Зачем ему первое место? Ну что, этот Смолин не поступит с таким-то отцом? С их деньгами и связями? Нет, чтобы честно отдать место тому, кто это заслуживает и тому, кому это действительно надо.

— Игорь Борисович, я всё понимаю. И полностью разделяю ваше негодование, но что мы можем поделать? Позвонили сверху, надавили… А мы люди подневольные.

— А если он ни черта не знает этот ваш Смолин?! Если он тупой как пробка?

— Ну, мне сказали, что он неглупый парень. Уже побеждал на олимпиаде раньше.

— Угу, вот так же и раньше побеждал, поди. Через звоночки сверху.

— Не знаю, тут я ничего не могу сказать. Но меня заверили, что он соображает в математике… Но если будут у него в тесте какие-то… ошибочки, недочеты, то надо будет аккуратно подкорректировать, конечно.

— Остальные в комиссии в курсе?

— Конечно.

— Это не олимпиада! Это фарс какой-то! — взрывается мужик.

— Ну а что делать?

— Да понятно, что ничего тут не поделаешь. Просто противно во всем этом участвовать.

— Согласен, противно. Обидно. Несправедливо. Но… я же могу на вас полагаться? Проблем не будет?

— Да не будет проблем, не будет. Всё я понял. Олимпиада только завтра, а победитель у нас уже есть. Некий Смолин…

56. Стас

Слышу, они заканчивают разговор. Затем приближаются шаги, и дверь открывается. Оба выходят в коридор. Один — старый, второй — под сорокет. Увидев меня, приостанавливаются.

— А вы что тут делаете? — спрашивает меня старый встревоженно.

— Ты вообще кто? Из какого класса? Почему не на уроке? — с ходу наезжает второй.

— Эмм, спокойно, Игорь Борисович. Юноша, по-моему, не наш. Вы к кому-то?

Хочется послать и старпера, и этого Игоря Борисовича, прямо еле сдерживаюсь. Но понимаю ведь, что их заставили и особо не спрашивали. Просто на отца злюсь так, что меня аж рвет на части.

Нет, злюсь — это еще мягко. Я его ненавижу. Не в первый раз, конечно. Меня периодически накрывает. Грешков на его счету поднакопилось порядком. Я ему и мать не смог простить, и Соньку, и много чего еще. Просто остываю всегда быстро, и в итоге от ненависти остается разве что пассивная неприязнь.

— Я и так спокоен! — спорит этот нервный Игорь. — Но назваться, кто он такой и к кому пришел, не наш юноша может?

— Может, — отвечаю ему в тон. Даже, наверное, еще агрессивнее. — Смолин я.

Вижу, как у обоих моментально вытягиваются лица. Зрелище шикарное. Просто готовый мем. В другой раз я бы оценил.

— Ч-что? — заикается старик. — К-кто?

— Станислав Смолин, — повторяю я издевательски. — Измайловская гимназия. Приехал на олимпиаду. За первым местом. Готовы?

Оба, как дрессированные, синхронно кивают, типа, да, готовы. Даже этот принципиальный и злобный Игорь, который так искренне негодовал там, за дверью, смотрит мне в глаза и даже не морщится. Так и тянет ему сказать: сам ты тупой как пробка.

Нет, все-таки их тоже ненавижу. Твари продажные.

— Да, да, всё сделаем, — лопочет старпер, заискивая.

— Молодцы, — ухмыляюсь им снисходительно и мерзко, еще и смотрю на обоих, как на д***мо. Пусть им тоже стремно будет. Пусть знают, перед кем стелются.

Затем разворачиваюсь и ухожу.

— Станислав! — кричит мне вслед старик. — Ни о чем не переживайте! Первое место будет ваше.

Я даже не оборачиваюсь. Потому что иначе, чувствую, точно обложу обоих так, что они до завтра из шока не выйдут.

Первый порыв был позвонить отцу и уж ему высказать всё по полной программе. Но на улице не станешь же орать, а пока дотащился до отеля — весь запал иссяк. Осталось одно разочарование. В максимальной степени. Такое, что невыносимо становилось от одной мысли услышать сейчас голос отца. Да он и не поймет, что этим просто опустил меня ниже плинтуса. Как пить дать, еще и заявит: «Ты спасибо мне должен сказать, что я для тебя стараюсь, неблагодарный!»

Тошно так. Даже на ужин не пошел.

Остаток дня, да и чего уж — почти всю ночь, маюсь, терзаюсь, места не нахожу. Все-таки эта ситуация выбила меня конкретно.

Вспоминаю, как в прошлом году отец с сияющей физиономией демонстрировал меня своим гостям: «Мой сын! Моя гордость! Первое место на олимпиаде по математике! Это вам не хухры-мухры!», и аж мутит. Так гадко, так, сука, позорно, как будто это я всем врал. Врал, притворялся, упер чужое…

Милош еще подбавляет ложку дегтя. Честно, даже не ложку, а целую бочку. Весь день он где-то пропадал, а на ночь глядя объявился и пишет: «Прикинь, сегодня после уроков Гордееву увез математик на своей колымаге. Такой джентльмен, куда деваться. Дверь перед ней открыл, расшаркался. По ушам ей ездил с такой довольной мордой…»

Я даже не могу ничего ему ответить сразу. Стою у окна, вцепившись в подоконник до белых костяшек. Внутри жжет так, будто кислоты хлебнул. И в висках колотится.

Арсений, сука, никак не уймется. Мало того что на уроках к ней липнет, после занятий оставляет. Теперь еще и домой отвозит. Надеюсь, что домой. Про другое — даже думать не хочу. Потому что и без этого меня бомбит неимоверно.

Что ему надо? Приклеился к ней, как клещ.

Его тоже ненавижу. Сейчас — так вообще больше всех. В такие моменты я даже Соньку отчасти понимаю. С удовольствием бы ему втащил.

Пока я перевариваю новость, Милош успевает написать еще дюжину сообщений и, не дождавшись от меня ответа, отправляется спать. Я прочитываю потом остальное, но это всё неинтересно.

А теперь вот слоняюсь по номеру как дурак, не знаю, куда себя приткнуть. Не знаю, что с этой олимпиадой делать. Хотя знаю, конечно. Естественно, я туда даже не пойду и участвовать в этом спектакле не стану.

Сначала была мысль все же явиться и сдать пустой лист, но, судя по их прыти, они потом сами его заполнят и скажут, что это я все решил.

Нет, пусть победит она. Я даже не сомневаюсь, что Гордеева займет первое место, если, конечно, они там опять что-нибудь не намухлюют. Но это вряд ли, конечно. Не думаю, что кто-то, кроме моего отца, страдает такой ерундой.

Так что без меня там всё должно быть по-честному. Гордеева сможет. Она ведь и правда круто сечет в математике. Как бы я ни бесился из-за Арсения, но в этом он прав. И потом, ей, как никому, нужно это место на физмате. Она его достойна. Она умная. Хотя и дура, конечно.

На нее тоже злюсь. Ну, реально — как можно быть такой дурой? Как можно три года таскаться с этим ее гопом? А теперь еще и вестись на Арсения? Принимать его подкаты? Позволять себя трогать? Он же старый для нее! Сколько ему? Тридцатка? Ну, даже если и чуть меньше. Для нее-то он — старпер. У меня просто мозг от всего этого взрывается. Просто непрошибаемая дура.

Смотрю на часы — она, наверное, как раз в аэропорту сидит в эту минуту, ждет посадку. Вылет у них почти через час. Через три — будут уже тут.

Интересно, куда ее заселят? Может, в лобби поторчать, он круглосуточный.

Да ну, решит, что из-за нее. И видеть ее вместе с Арсением сейчас я пока не смогу. Понимаю, что тупо этого не вывезу.

А просыпаюсь внезапно. От какого-то нудного гула. Причем просыпаюсь, сидя в кресле, одну ногу задрав, вторую — заложив под себя. Даже не знаю, в какой момент меня вырубило. Но эта ночь меня измучила.

Встаю, разминаю затекшие конечности. Та нога, на которой сидел, вообще как протез. Не гнется, не ощущается никак. Хромая, тащусь в душ. А когда выхожу, слышу — надрывается телефон.

Вот этот гул меня и разбудил. Смотрю — куча пропущенных. От Арсения, в основном, ну и от отца тоже. От Гордеевой — ничего. Ну да, мы же теперь не общаемся.