С тобой навеки (ЛП) - Лиезе Хлоя

Я слышу её улыбку.

— Его секрет в безопасности со мной.

— Иди сюда, — с помощью фонарика я вывожу её с кухни, и Гарри скулит позади неё. — Гарри тоже с тобой в одной лодке, — говорю я, когда мы опускаемся на пол перед огнём.

Руни разводит руки в стороны, и Гарри ползёт к ней и ложится на её бёдра. Она гладит его по голове в медленном, размеренном ритме. Её руки дрожат.

— Грозы ты тоже боишься? — спрашиваю я.

Она смотрит на Гарри.

— Мне не нравится, как от них становится темно. Моя мама всегда позволяла мне приходить к ней в постель во время грозы. У неё была гирлянда, которую она включала и развешивала по изголовью, и если бы ты знал мою маму, то понял бы, что это весьма забавно, потому что всё в ней, её одежде, домашнем декоре — это высокая мода, но она хранила эту дешёвую гирлянду, которую включала только для меня, когда было темно, и я боялась.

Скугга бросается через всю комнату, неуклюже перебираясь через наши ноги, и бежит на кухню, явно наслаждаясь властью над всем домом и совершенно не боясь грозы снаружи. Руни смотрит ей вслед, улыбаясь, и тогда я вижу влагу в её глазах.

— Ты грустишь, когда говоришь о маме.

Руни тяжело вздыхает, потирая уши Гарри. Я тоже кладу ладонь на его спину, чувствуя его дрожь и надеясь, что вес моего прикосновения успокоит его. Он вздыхает, совсем как Руни.

— С моей мамой всё сложно. Нас разделяет расстояние, особенно теперь, когда она живет в Позитано с её мужем Пауло.

— Когда она приезжает в гости?

— О, она не приезжает. Мне всегда будут рады, но поскольку я с первого курса колледжа практически не получала передышки, то сложно найти время погостить в Италии.

Я смотрю на неё и пытаюсь вообразить мир, в котором моя мать не гонялась бы за мной, не вызванивала бы меня, чтобы я сел на самолёт и прилетел повидаться. Я не знаю, что сказать.

— Всё хорошо, — говорит Руни, прочитав моё обеспокоенное выражение. «Всё хорошо». Это рефрен, который я начинаю ассоциировать с её «я-в-порядке-но-на-самом-деле-нет» улыбкой. — Я понимаю, почему она не приезжает. Здесь она не была счастлива. В браке без любви, практически в одиночку воспитывая своевольного, энергичного ребёнка с постоянными вопросами о вегетарианстве, планетоведении и правах животных. Я бы тоже захотела ранний выход на пенсию и итальянского любовника.

— Но ты скучаешь по ней? — спрашиваю я. — И ты бы хотела, чтобы она приехала в гости, не так ли?

Руни смотрит на меня и улыбается сквозь слёзы.

— Да. Я скучаю по ней. И я бы обрадовалась, если бы она приехала в гости.

— Ты говорила ей об этом?

— Нет. Я… Я не говорю маме те вещи, которые, как мне кажется, могут её расстроить. Она не приезжает в гости, и я беспокоюсь, что если скажу ей, что мне этого хотелось бы, то она почувствует себя виноватой и расстроится.

— Звучит так, будто ты ответственна за её чувства. Разве не все мы сами несём ответственность за свои чувства?

Её выражение делается задумчивым.

— Хорошо подмечено. Я никогда не думала об этом в таком плане. Наверное, просто такова наша динамика. Я научилась скрывать от мамы свои проблемы, потому что она и так была достаточно несчастна, а я должна была стать её счастьем. Но… думаю, это не очень здоровое поведение, — она смотрит в огонь. — Уилла говорит, что мне надо пойти к психологу, и она права.

— Психотерапия — это непросто, но иногда это именно то, что нам нужно.

Ладонь Руни находит мою. Она берёт мою руку и держит, водя пальцем по моему безымянному пальцу без кольца.

— Ты ходишь к психологу?

— Не очень часто, — признаюсь я. — Но да. Это психолог предложил сообщить моей семье через электронную почту. Психотерапия непросто мне даётся. Понять, что я чувствую, и найти для этого слова — для меня это сложный процесс, часто сопровождающийся задержками. И мне также очень сложно говорить о своих чувствах с незнакомцем. Так что я пришёл к выводу, что мне лучше всего не ходить слишком часто. Я записываюсь на приём, когда чувствую необходимость осмыслить, и когда готов выразить эти чувства.

Она поднимает на меня взгляд.

— Что ты имеешь в виду, говоря про понимание своих чувств?

Я смотрю на неё, и моё сердце гулко стучит. Мне требуется какое-то время, чтобы набраться храбрости, найти слова и объяснить.

— Я просто… иногда не знаю, что я чувствую. Такое ощущение, будто эмоции находятся глубоко внутри меня, и я не вывожу их на поверхность так же быстро, как другие люди. А иногда мои эмоции прямо на поверхности, и они так ошеломляют меня, что слова заполоняют мой мозг, и я не могу усмирить их достаточно, чтобы сосредоточиться и выбрать нужные. Знаю, иногда может сложиться такое впечатление, но я не безэмоциональный. У меня есть чувства.

— Конечно, есть, Аксель, — её ладонь крепче сжимает мою. — Просто ты испытываешь их иначе.

В моём горле образуется горячий и крепкий комок. Я никогда не чувствовал, чтобы меня настолько хорошо понимал человек, от которого я в последнюю очередь ожидал понимания того, каково это — быть мной.

— Да.

Этот комок в горле рассеивается, пока она смотрит на меня, и её ладони обхватывают моё лицо. Руни оставляет мягчайший поцелуй на моём лбу, затем на моём виске, затем на моих губах, и я таю рядом с ней. Я легонько спихиваю пса с её коленей, затем притягиваю её в объятия. Я чувствую себя таким открытым и облегчённым, дрожу от адреналина в крови.

Руни вздыхает, проводя пальцами по моим волосам, когда наш поцелуй углубляется.

— Я хочу тебя, — с придыханием произносит она, когда мои губы проходятся по её шее.

У меня вырывается согласное хмыканье, поскольку это единственный звук, который я способен издать, пока её ладони скользят под моей рубашкой, лёгким шёпотом проходятся по джинсам спереди.

Я встаю с ней, наши поцелуи становятся голодными, касания — дикими. Моя рубашка слетает прочь. Её толстовка тоже. Мы с синхронными стонами падаем на матрас, и кровать издаёт стон ещё громче нашего.

Я поднимаю голову.

— Ты это слышала?

Руни качает головой.

— Нет. Почему ты остановился? Не останавливайся.

Я наклоняюсь к ней, глубоко целую, моя ладонь скользит вниз по её животу, нежно прикасается к ней там, где она тёплая и влажная. Я теряюсь в ощущении прикосновения к ней и её прикосновений, потираюсь об её сладкое податливое тело, тепло между её бёдер, и потому говорю себе игнорировать следующий стон кровати, когда я запускаю руку под её спину, подтаскиваю её выше на постели и тяжело опускаю наши тела на матрас.

Руни подгоняет меня, и мы лихорадочно трёмся друг о друга, слишком преисполнившись нетерпения, чтобы снять одежду или сделать что-нибудь, помимо гонки за разрядкой. Но после особенно сильного толчка моих бёдер кровать стонет ещё громче, зловеще скрипит…

И ломается прямо посередине.

Глава 24. Аксель

Плейлист: Saint Motel — Happy Accidents

Матрас под нами начинает медленно проседать. Руни смотрит на меня широко распахнутыми глазами, пока мы продолжаем съезжать в долину проломленной кровати.

— Мы только что сломали твою кровать? — шепчет она.

— Эээ. Да.

У неё вырывается смех.

— Извини. Это не смешно. Это очень отстойно. Но… вроде как смешно.

Гром прокатывается по небу, и её руки крепче обхватывают меня.

Я рывком поднимаю её с кровати, оттолкнувшись от матраса и заставив её вскрикнуть.

— Божечки, ну и мышцы, — она моргает, глядя на меня. — Думаю, мы знаем, кто сломал кровать. Эта штука вообще рассчитана на человека твоих размеров?

Я прищуриваюсь.

— Кровать прекрасно выдерживала мой вес, пока не появилась ты.

— Прошу прощения! — ахает она.

Полено перекатывается в камине, приглушая свет. Руни, может, и раздражена на меня, но льнёт ещё ближе.

— Дай мне заново развести огонь, — я отстраняюсь от неё, добавляю ещё одно полено и раздуваю угли, пока пламя не разгорается ярче. Затем поворачиваюсь и оцениваю урон. Мой дом намеренно компактный. Мне не нужно много пространства. Достаточно высокие потолки, чтобы не испытывать клаустрофобии, и продуманная планировка. Но это означает, что когда моя кровать ломается, с этим нужно что-то делать. Сегодня ночью мы не сможем заняться тем, что запланировали.