Художник моего тела (ЛП) - Винтерс Пэппер

Гил следил за каждым движением, его взгляд был гипнотическим и затуманенным.

— Ты не можешь потерять то, чего у тебя нет.

Мои соски запульсировали; время остановилось.

— Ты всегда был у меня.

Одышка мучила меня, когда его пальцы отцепились от моей шеи и тяжело и властно опустились на мою грудь. Гил обхватил мою грудь, испортив блузку сапфировыми полосами.

— Это то, во что ты веришь? — Его нос коснулся моего. — Что я принадлежу тебе?

— Да. — Мое сердце ударилось о ребра. — Так же, как я принадлежу тебе.

Тьма прочертила когтями по его лицу.

— Я не могу владеть тем, что мне не принадлежит. — Его большой палец прошелся по моему пульсу, его губы истончились, когда учащенное сердцебиение показало, насколько я развязана.

Моя голова потяжелела, тело покачивалось под его прикосновениями.

— Я стала твоей в первый же день нашего разговора.

Его пальцы сжимали мою грудь, даже когда он качал головой.

— Я только одолжил тебя... Я не претендовал на тебя.

Я прикусила губу, когда его большой палец обвел мой затвердевший сосок, рисуя вокруг него полумесяц. Я не могла отвести взгляд ни от размазанного граффити, ни от того, как челюсть Гила сжималась от ярости.

Желание не просто шепталось между нами.

Оно прямо-таки поджигало нас.

Фейерверк потребности.

Взрывы похоти.

— Мы семья, Гил. — Мои глаза закрылись. — Семья — это не временно. Это навсегда.

— Остановись. — Его пальцы скользнули по моему горлу, вдавливая меня в металлические полки позади меня. — Пожалуйста, блядь, остановись. — Облако ярости и восторга исказило его голос — два противоположных цвета, смешанных острым ножом для палитры.

Мой позвоночник затрещал, когда Гил прижал меня к множеству бутылок и аппаратов позади меня.

То, что скрывал Гил, не было обычными, простыми секретами. Они бросали тень на все. Зловещий скрывающийся демон, который притворялся, что его не существует. Они пожирали его изнутри. Они оставили в нем призрак того мальчика, которым он когда-то был.

Но стоя здесь, когда его пальцы вцепились в меня, владея мной, его краска на мне, и наша грудь поднималась в одном и том же ритме, вместо сложности была простота.

— Остановиться? — Я выгнулась дугой в его руках, больше не заботясь о секретах и безопасности. Я больше не была достаточно храброй, чтобы бороться за ответы.

Это было важно.

Это было необходимо.

Он.

Я.

Мы.

— Ты уверен? — прошептала я.

Все его тело вздрогнуло. На мгновение я понадеялась, что Гил все расскажет. Все это было там, в его взгляде. Ужасные, мрачные вещи, которые он пережил, не сказав мне. Тяжелые, болезненные вещи, которые он похоронил глубоко, глубоко внутри. Но потом он разорвал зрительный контакт и застыл, как лед, которым овладел.

— Я не могу сделать это снова.

Я прильнула к нему, прижимаясь к его шее. Я хотела прижаться к нему, потереться о его щеку, как кошка.

— Здесь только мы, Гил. Больше никого.

От его стона по мне побежали мурашки.

— Всегда есть кто-то еще. Что-то еще.

— Это не обязательно так.

Гил крепче прижал меня к полкам.

— Я уже подверг тебя достаточной опасности. — Его сила и жар накатывали волнами. Его бедра сжимали мои, заставляя подчиняться. Жесткий жар в его джинсах говорил о том, что не только я распаляюсь, хотя он и сопротивлялся этому. — Я не могу больше прикасаться к тебе.

Его слова и тело были противниками. Его тело вибрировало от сексуального голода; его голос выражал отрицание.

Он боролся со мной.

Боролся с нами.

Я стала мокрой и яростной.

— Ты уже трогал меня. — Я пристально посмотрела на свою грудь, измазанную синевой, его пальцы не давали моему подбородку отклониться слишком далеко. — Твоя рука на мне, слушает мой пульс, знает, как сильно я хочу тебя.

Его лоб нахмурился. Его пальцы разжались на моей шее.

Капля за каплей, вдох за вдохом, Гил делал все возможное, чтобы контролировать себя.

Я не могла позволить этому случиться.

Не могла позволить ему снова отгородиться от меня.

Вслепую потянувшись за спину, я выхватила еще одну бутылку с краской. Сорвав крышку, не глядя на цвет, я прикусила губу, чтобы не допустить больших последствий, и опрокинула все это на его голову.

Секунды с визгом остановились.

Гил превратился в камень.

Счастливый, ярко-желтый цвет зализал его беспорядочные волосы, скользнул к вискам и каскадом струился по щекам. Контраст солнечного пигмента, венчающего его депрессивный мрак, расколол то, что осталось от моего сердца.

Гил не двигался, пока желтые струйки стекали по его лбу, танцевали в левой брови и стекали с ресниц.

Капля солнечного света упала на мою блузку, размазавшись по голубому цвету. Я потерла ее кончиком пальца, смешивая два цвета вместе, пока не получился ярко-зеленый.

Зеленый.

Как глаза Гила.

Зеленый.

Как школьное поле, по которому мы ходили.

Зеленый.

Как деревья, под которыми мы гуляли.

Он втянул воздух, когда я подняла голову. Мое тело больше не предлагало ему взять то, что он хотел, оно расплывалось, как краска, подстраиваясь под него, нагреваясь об него, меняя свои молекулы, чем дольше он смотрел.

Я была чистым голодом.

Неразбавленным желанием.

Гил молчал, его зубы вонзились в нижнюю губу.

Мое сердце забилось, когда он подошел ко мне сзади. Выбрав бутылку, он открутил крышку и, не говоря ни слова, опрокинул щедрую порцию на мою грудь.

Холодная.

Розовая.

Насыщенный цвет фуксии, светящийся женственностью и весельем.

Бросив бутылку на землю, он стал рвать мою блузку, пока пуговицы не оторвались и ткань не распахнулась.

— Черт. — Его губы прильнули к моей шее, его руки обхватили мои груди и вдавили розовый цвет в кожу и лифчик.

По моей коже побежали мурашки, когда ледяной, красивый цвет окрасил меня, вызывая старые воспоминания о похожем оттенке.

— Фламинго, — пробормотала я, когда его зубы царапнули мою челюсть.

Он отпрянул назад.

— Что?

Розовый цвет прошелся по моему животу, дразня линию талии моей юбки.

— Твоя первая роспись, которую ты мне показал. — Я задыхалась, нуждаясь в том, чтобы он прикоснулся ко мне, исправил меня. — Граффити фламинго.

— Черт возьми, ты помнишь. — Его глаза закрылись. Еще одно ругательство сорвалось с его губ, а все его черты лица метались между язвительностью и отчаянием. — Это был самый легкий цвет для кражи.

Я не хотела погружаться в историю. Не хотела, чтобы что-то подкралось и все испортило.

Самообладание Гила ослабло.

Мое было в обрывках.

Два рваных куска веревки, которые нужно было связать в узел, чтобы стать целым.

— Поцелуй меня, Гил.

Будет время предаться воспоминаниям.

Позже.

— Поцелуй меня... пожалуйста.

Его глаза остановились на моих.

В них плакала печаль о том, что мы потеряли и не могли исправить. Голод блестел от всех болей, которые мы терпели. Но больше всего светилась любовь, несмотря на то, что Гил делал все возможное, чтобы задушить ее.

Слезы бежали по моему сердцу. Слезы о нем, обо мне и обо всем, что было между ними.

— Поцелуй...

— Черт бы тебя побрал. — Его губы сомкнулись над моими. Его пальцы обхватили мои щеки, а язык ворвался в мой рот, быстрый и неистовый. Гил целовал меня так, как будто мы не целовались десятилетиями. Он целовал меня так, как будто это был последний поцелуй в его жизни.

Металлический стеллаж позади меня шатался, когда Гил прильнул ко мне. Его бедро прошло между моих ног, толкаясь вверх, поднимая мою юбку над чулками.

Когда она не поднялась достаточно высоко, он потянулся вниз и разорвал ткань.

Мой единственный наряд. У меня больше ничего не было — нечего было носить.

Но мне было все равно.

Мне было на все наплевать.

Я застонала, поощряя его взять меня глубоким, затяжным поцелуем. Его бедра покачивались вперед, его член тяжелый и горячий упирался в мои трусики, дразня мой клитор.